Защитником старинных устоев против новаторства суфиев выступил знаменитый исламский ученый и религиозный реформатор XIV в. Таки ад-Дин ибн Таймия. Его беспокоили определенные тенденции в почитании Иерусалима, несовместимые, как он считал, с исламской традицией. В течение мамлюкского периода было издано не менее 30 новых антологий фада'иль аль-Кудс, восхвалявших достоинства города и призывавших мусульман совершать туда зиярат – хождение к святым местам. В новых обычаях, которым следовали паломники при посещении Харама, ибн Таймия замечал тревожные симптомы. Уже и раньше, как мы видели, мусульмане выполняли в Иерусалиме некоторые ритуалы хаджа, выражая так свою веру в то, что Мекка – источник святости аль-Кудса. Ибн Таймия же в небольшом сочинении, озаглавленном «В поддержку благочестивых визитов в Иерусалим», утверждал, что зиярат в Иерусалим принципиально отличен от хаджа в Мекку и важно не смешивать одно с другим. Не следует, писал он, обходить вокруг Скалы и прикладываться к ней губами, словно это Кааба. А такие святыни, как Колыбель Иисуса, – вообще чистой воды обман, поддаться на который могут лишь глупцы. Хотя Иерусалим оставался для ибн Таймии третьим по значимости святым городом ислама, философ настаивал, что зиярат туда должен считаться личным делом мусульманина, а не его священным долгом, как хадж в Мекку. При том что стремление сохранить традицию и положить конец новшествам (бида) было довольно характерно для того времени, сдержанное отношение ибн Таймии к Иерусалиму так и не прижилось – основная масса мусульман до сих пор цитирует фада'иль аль-Кудс и считает культ Иерусалима вполне аутентичным.

Поклоняться аль-Кудсу не всегда было легко. В некоторых фада'иль паломничество туда рассматривается как благочестивое деяние, требующее мужества и выносливости. В одном из преданий пророку Мухаммаду приписываются слова: «Тот, кто живет в Иерусалиме, считается воином джихада», в других упоминается о «неудобствах и превратностях», сопряженных с посещением аль-Кудса (Sivan 1968, p. 118)[76]. Во второй половине XIV в. власть мамлюков начала давать первые трещины. Новым султанам стало труднее удерживать бразды правления. Бедуины, которые при крестоносцах опасались совершать набеги на Иерусалим, вновь осмелели и в 1348 г. фактически выгнали из города всех жителей. В 1351–1353 гг. Иерусалим жестоко пострадал от Черной смерти – эпидемии бубонной чумы. Политическая нестабильность означала, что правители находились на своем посту лишь короткое время и не успевали толком изучить местные условия. К началу XV в. набеги бедуинов участились, а прибрежные города Палестины страдали от нападений пиратов-христиан. Экономика переживала упадок, подати росли, и в Иерусалиме время от времени вспыхивали бунты, только умножая бедствия. Однако строительный джихад все-таки продолжался. Султаны ан-Насир Хасан (1347–1351) и ас-Салих Салих (1351–1354) осуществили капитальную реконструкцию мечети Аль-Акса, а в городе и вокруг Харама на пожертвованные средства были построены новые медресе и рибаты. Деньги на эти учреждения текли в Иерусалим, но не улучшали экономическую ситуацию в городе – ведь медресе не приносит дохода.

Экономические и политические неурядицы в исламском Иерусалиме, как это уже не раз бывало, осложнили отношения между христианами и мусульманами. Евреи же не питали такой враждебности к исламу. На путешественников, которые посещали город в XIV в., еврейская община производила впечатление мирной и процветающей. Однако в это трудное время еврейские иммигранты, прибывавшие в Палестину, предпочитали селиться в Галилее, где было больше возможностей устроиться. Галилея именно тогда начала приобретать славу святой земли раввинизма. Еврейские паломники полюбили молиться у гробниц великих талмудистов – рабби Йоханана бен Заккая и рабби Акивы. Большую популярность, особенно у евреев, склонных к мистицизму, приобрел город Цфат (Сафед), близ которого похоронен рабби Шимон бен Йохай, считающийся автором книги Зохар, классического труда Каббалы. Мусульмане тоже почитали эти могилы, и еврейские путешественники писали, что евреи и «сарацины» ухаживают за одними и тем же святынями Палестины. Мусульмане также поддерживали добрососедские отношения с местными христианами и армянами, так что главным источником напряженности в Иерусалиме были трения между мусульманами и западными христианами, унаследованные от эпохи крестоносцев.

Например, в 1365 г., когда закрепившиеся на Кипре госпитальеры напали на Александрию, исламские власти подвергли аресту всю братию францисканцев и приказали закрыть храм Гроба Господня. Францисканцы же не смирились с ролью пассивных жертв и начали устраивать перед мусульманскими властями Иерусалима самоубийственные демарши, сходные с теми, какие предпринимали их собратья в других частях исламского мира. 11 ноября 1391 г. группа монахов прошествовала на Харам и потребовала аудиенции у кади (главного судьи) города. Представ перед ним, францисканцы немедленно заявили, что пророк Мухаммад был «распутником, убийцей, обжорой и грабителем, считавшим, что цель жизни человека – есть, прелюбодействовать и носить дорогие наряды» (Durrien). Весть об этом разлетелась по городу, и вскоре у дверей кади собралась разгневанная толпа. Оскорбление Пророка было тяжким преступлением, караемым смертью, но кади предложил монахам помиловать их, если они перейдут в ислам. Те категорически отказались – они желали пострадать за христианскую веру, дабы своим мученичеством навлечь «смерть и проклятие на неверных»[77]. Аналогичный инцидент произошел в 1393 г.: трое монахов-францисканцев вызвали улемов на публичный диспут и на нем принялись в самых вульгарных выражениях чернить Пророка, обвиняя его в самозванстве. Подобные эпизоды неизбежно портили и без того натянутые отношения между христианами и мусульманами. Мусульмане понимали, что христиане воспользовались ими в своих интересах и оскорбили их чувства, а нападки монахов вызывали такое отвращение, при котором сосуществование делалось практически невозможным.

Из-за возросшей напряженности строительный джихад мусульман зачастую мог показаться умышленным покушением на чужое священное пространство – и, разумеется, именно так воспринимался. На исходе XIV в. мусульмане перестроили минарет мечети, примыкавшей к синагоге Рамбана, что позднее привело к большим бедам. В 1417 г. шейх ханаки Салахия построил минарет, который вызывающе возвышался над храмом Гроба Господня, – иерусалимские мусульмане верили, что Аллах наградит за это шейха в день Страшного суда. Но самым агрессивным, что вовсе не удивительно, был конфликт вокруг обители францисканцев на горе Сион.

Купив в 1300 г. участок, где находилась Сионская церковь, францисканцы приобрели и так называемую могилу Давида, обнаруженную при крестоносцах. Этот объект не слишком занимал монахов, не питавших особой любви к еврейской традиции, – сопровождая паломников по Иерусалиму, они в первую очередь показывали места, связанные с Новым Заветом. Сионская церковь представляла интерес прежде всего как памятник раннего христианства: здесь находилась Сионская горница, где совершилось чудо Пятидесятницы, и место успения Пресвятой Девы Марии, здесь святой Иоанн служил по ней заупокойную мессу. В путевых заметках пилигримов гробницы Давида и иудейских царей при описании горы Сион чаще всего упоминались на последнем месте. Но в какой-то момент иерусалимские евреи вдруг осознали, что могила первого иудейского царя находится на земле, принадлежащей христианам, и подали султану Барсбею (1422–1437) несколько прошений о передаче гробницы еврейской общине города. Это было ошибкой. Услышав о гробнице Пророка Дауда, находящейся в руках заклятых врагов ислама, султан счел такое положение совершенно недопустимым. Он нагрянул на Сион и велел немедленно закрыть проход к гробнице со стороны францисканского монастыря. Затем он распорядился убрать от гробницы всю христианскую атрибутику и превратил ее в мечеть, после чего закрыл Сионскую горницу, называемую также «Сенакулум» (от лат. cenaculum – трапезная): гробница Давида, находилась прямо под Горницей, и христианам не следовало расхаживать над мечетью (Fabri, pp. 304–5). Когда дело касалось западных христиан, исламский идеал единения и мирного сосуществования немедленно рассыпался в прах.