к категориям или сообществам, плохо интегрированным в "глобальное общество". В нашем контексте изоляция, как правило, приводит к неучастию и воздержанию. Но речь идет не только о физической изоляции: избиратели, живущие вдали от всего этого, на самом деле могут радоваться возможности совершить небольшую поездку в город, чтобы выполнить свой гражданский долг. Существует такая изоляция, которая делает "глобальные" дела неважными, а усилия по голосованию - бессмысленными". Именно такую экономическую и культурную изоляцию мы и фиксировали. В конце концов, пойти голосовать означало отвлечься от работы, плюс, возможно, расходы на необычную поездку. Проблема добраться до избирательного участка оставалась реальной, особенно до 1871 г., когда голосование проходило в главном городе кантона. Известно, что проселочные дороги были плохими и немногочисленными. Облегчение передвижения в связи с развитием коммуникаций во второй половине века, а также расширение избирательных участков, которые теперь находились не дальше приходского бурга, способствовали участию в голосовании." Но интеллектуальные условия также имели значение. Существует прямая зависимость между грамотностью и участием в выборах, так же как и между бедностью, изоляцией и грамотностью или, скорее, неграмотностью. Жорж Дюпе показал эту связь в Луар-и-Шер, а Серж Бонне обнаружил аналогичную зависимость в Лотарингии, где в первые годы Третьей республики в деревнях с самой низкой явкой избирателей также отмечалась плохая посещаемость школы и церкви".

Незнание облегчало политикам и местным руководителям манипулирование и запутывание своих избирателей: Утверждать, что отмена закона Фаллу об образовании равносильна отмене налогов; говорить о том, что избиратели-республиканцы будут высланы в Кайенну, как это было сделано в Аллье в 1873 году; запугивать жителей деревень, чтобы они воздержались, так что в одной из деревень Финистера в 1889 г. только 11 из 396 избирателей осмелились проголосовать; или, как в Изере в 1887 г., класть бюллетени республиканцев на стул у дверей избирательного участка, поскольку "большая часть населения неграмотна, избиратели берут то, что попадается им под руку"." Секретность бюллетеня не особенно соблюдалась до 1914 г., когда были введены кабины для голосования и конверты для вкладывания бюллетеней. И даже тогда подозрение, что их могут обнаружить, затрудняло отступление в небольших населенных пунктах".

Тем не менее, каждые выборы, предшествующие им кампании и разговоры, которые они вызывали, знакомили равнодушное население с новыми практиками и проблемами. Политические отходы расчищались и распахивались: как говорится, возделывались. В 1860 г. савойский крестьянин был совершенно уверен, что его местный оруженосец победит на выборах, ведь "мэр так думает, священник так думает, все так думают". Персональные отношения и ориентация на местность все еще оставались доминирующими. Но крестьянин мимоходом добавлял: "Я слышал, как говорят на рынке", и то, что он там слышал, со временем выявляло не предполагаемые альтернативы. К 1869 г. субпрефект Сен-Дье утверждал, что политические вопросы принесли политизацию и новый дух критики в район, где раньше царило политическое невежество и безразличие. Политические агенты вскоре заполонили сельскую местность. Их соперничающие споры и политические собрания (хорошо посещаемые, поскольку других источников развлечений было мало) привнесли новую терминологию и новые интересы. Чиновники высмеивали "банальный, вульгарный язык" и "демократический оптимизм", обращенный к народным массам. Но не в изысканных выражениях их можно было разбудить".

Пьер Барраль отмечает, что в 1870-х годах Республика завоевывала поддержку крестьянства на чисто политическом уровне, не касаясь социально-экономических мер и государственной помощи, которые получили развитие только в (поздние) 1880-е годы. Это вполне логично, особенно в тех регионах, где взаимосвязь между политикой и рынком была осознана поздно, поэтому политическое сознание развивалось в первую очередь. Политическая активность и частые перемены, характерные для 1870-х годов, делали политические темы более интригующими и одновременно более тревожными. На ярмарках и рынках теперь, в предвыборные периоды, больше говорили о политике, чем о бизнесе. А политика, по крайней мере, с 1877 года официально появилась в деревне, где мэр теперь не назначался сверху, а избирался муниципальным советом, в который избирались все мужчины старше двадцати одного года. Для Даниэля Халеви эта революция мэрий, затронувшая саму структуру общества, была гораздо более важным событием, чем революции 1830 и 1848 годов, затронувшие только государство. Да и для современных наблюдателей результат не вызывал сомнений, особенно если учесть, что эта мера сопровождалась решением о том, что сенаторы будут избираться в собрании, где подавляющее большинство составляли делегаты от сельских коммун. "C'est intro-duire la politique au village", - ликовал Гамбетта. И действительно, как писал в 1879 г. доктор Франкус: "В последние несколько лет политика была повсюду".° К 1880-м годам поляризация политических вопросов готовила "подмастерьев-граждан" к новому осознанию и независимости."

Даже в отдаленных уголках современная конкурентная политика вытеснила напряженность и расстановку сил традиционного мира. Мало кто сегодня остается равнодушным, вспоминал в 1888 г. полицейский суперинтендант в Герсе. "Все обращают внимание на политику, более или менее, говорят о текущих событиях, анализируют, обсуждают их". Отчеты Пюи-де-Дем отражают этот возросший интерес к 1890-м годам. Крестьяне осознали, что законы и национальная политика затрагивают их самих; они обсуждали и призывали к принятию законов о налогах, кредитах, защите и медицинском страховании, и власти отмечали это новшество. В отдаленном Арьеже тон официальных отчетов менялся по мере того, как местная политика уступала место политике национальных партий. Характер обсуждаемых вопросов стал "современным", а департамент - "цивилизованным".

Работа, посвященная городу Аулус-ле-Бен, расположенному недалеко от испанской границы, во втором и третьем изданиях отражает изменения, произошедшие в нем в период с 1873 по 1884 год. Во втором издании местные жители описываются как люди, интересующиеся только местными проблемами и абсолютно равнодушные к национальной политике. Избирательное право рассматривалось как рутинная работа, не имеющая ни смысла, ни пользы. Официальные списки поданных голосов регулярно заполнялись вымышленными цифрами, которые никого не волновали. Так, по словам писателя Адольфа д'Асье, поступали во всех приходах верхних долин и во многих других. К 1884 году д'Асье пришлось исправиться: в Аулусе к голосованию относились так же серьезно, как и везде. Если бы мужчины старшего поколения были предоставлены сами себе, то они были бы столь же скептичны и безразличны, как и в прошлом. Но молодые люди и деревенские ремесленники в день выборов были полны энтузиазма и рвения. Это заставило старших задуматься и побудило их тоже принять участие в голосовании.

К началу века сила инерции, которая ранее способствовала безразличию, теперь способствовала знакомству, пусть и смутному. Большинство французов выросли в зрелом возрасте в условиях новой системы и были не склонны подвергать ее принципиальным сомнениям. Они научились сочетать современную политику и местные традиции, политические кампании и традиционные фарандолы.