– Не надо, так не надо, – тихо сказал Белун. – Ступай, сын мой.

И я ушел, вернулся в терем, там пировал, как все, и разговорчив был, как все, порой даже смеялся. И не вставал из-за стола, когда они пошли рубиться, а, как и все, кричал «любо!» и славил Хрт. А он опять шептал мне на ухо…

Но я ему уже не верил! Хрт, думал я, стар, и, как всякий старик, мнителен, Белун был прав, не нужно его слушать, ведь я ему не раб. Я сын ему! Я Барраслав, ярл всей здешней Земли. Хрт сжег меня, а Макья съела пепел, а после понесла, а после родила меня. Вы улыбаетесь? Я тоже. Мы же с вами не варвары. А варвары, они как дети, они наивны и с удовольствием верят во всякие чудеса. А если чудес долго нет, тогда они их сами придумывают. Вот, например, ярл Ольдемар, здешний последний настоящий ярл, пал от мечей заговорщиков. Они же, эти заговорщики, убили и его наследника, младенца Айгаслава, и обезглавили его, и бросили в Нипар. Казалось бы, все очень ясно и просто. Так нет! Уже через какую-то неделю в Ярлград является тогда еще почти никем не почитаемый чужак по кличке Хальдер, привозит с собой мальчика, как две капли воды похожего на убитого ярлича, и утверждает, что этот мальчик и есть Айгаслав. И что? Да то, что все они тогда с великой радостью поверили тому, будто их ярлича спасла волшебная вода их здешнего самого почитаемого святилища – Источника. В этот Источник, кстати, верили и Полиевкт, и Гликериус. Но это им ничуть не помогло, а даже напротив – сперва из-за него убили первого, а потом и второй вдруг исчез, будто сквозь землю провалился. И я, ярл Барраслав, трижды престрого спрашивал…

Однако я вновь отвлекаюсь. Так вот, там тогда было вот что: тот Хальдеров подменыш был признан настоящим ярлом. То есть они посчитали, что нет ничего невозможного в том, что вода самого обыкновенного лесного родника смогла приживить отрезанную голову. Вот каковы варвары! Но ладно случай с Айгаславом, когда никто толком не знал, где Хальдер его взял, а так же и откуда появился шрам на его горле, но случай с Верославом – это ведь совсем другое! Ведь тут все было на виду: Айгаслав перебил Верославу ключицу, кости неправильно срослись, и Верослав стал сухорук… Но все здешние варвары и по сей день твердо уверены в том, что это не Айгаслав, а сам Хрт тогда так покарал его! То есть Хрт не желал, чтобы Верослав правил Ярлградом. И поэтому Верослав, хоть он и просидел два месяца на здешней ярльской скамье, все равно так и не был признан здешним ярлом, Хрт отвернулся от него, а горожане покинули город. Вот почему Ярлград был пуст, когда я взял его…

И почти сразу же, только теперь уже со мной, начали происходить очень странные, даже просто необъяснимые вещи. По крайней мере, для меня необъяснимые. В то время как варвары воспринимали их как нечто совершенно естественное. Так, например, они и в самом деле верили в то, что я вначале был сожжен, а потом возродился – и стал настоящим, исконным ярлградцем! И, как это ни удивительно, кое в чем они были правы, потому что мне порой и в самом деле казалось, что я и впрямь родился здесь и что все здешние обычаи – мои, и сами они все – мои, и я их всех знаю – кого только в лицо, а кого и много лучше. Так, например, мне был очень хорошо известен норов моего камердинера Тихого, но я его терпел. Я также доподлинно знал, что и где он у меня ворует. Знал, отчего хромает Шуба. И совершенно ясно помнил, как пять лет тому назад здесь был очень сильный пожар, и как тогда Чурпан, не растерявшись, сумел быстро собрать людей…Ну, и так далее.

Но, конечно, помнил я и Теодору, Тонкорукого, свое поместье, и свой первый поход, и свой первый триумф. Но все это меня теперь почему-то нисколько не волновало. И вообще, как будто это было не мое, а так – приснилось, что ли. Или же привиделось. Правда, порой я думал, что, может, Тонкорукий уже мертв, Держава ждет меня и все гадают обо мне – жив я или нет. Гликериус бы совершенно точно им ответил, что жив. Да вот только неизвестно, думал я, жив ли еще сам Гликериус. Он ведь как исчез тогда, во время битвы, так больше не показывался и не подавал о себе никаких вестей или знаков. Я уже неоднократно спрашивал о нем, я самым подробным образом описывал его приметы, я даже посулил за его поимку триста диргемов. Мало того, я говорил, что, насколько мне известно, в Ярлграде есть руммалийские лазутчики, а это недопустимо, их нужно немедленно схватить – и бросить на потеху псам! Да, я так и сказал тогда:

– Псам! Псам!

И был очень гневен! Потому что кто я такой? Ярл Барраслав! А всё, что есть вокруг меня – это моя Земля и мой народ, мои обычаи, мое небо и мой Хрт! И поэтому, если он теперь стал совсем стар и уже не только других, но и самого себя не может защитить, то тогда это должен сделать я! А слушать его я не должен. Потому что если бы он в самом деле хотел, чтобы я поступил по-другому, то он бы тогда не шептал, а говорил или даже кричал. А так он только шепчет, то есть просто испытывает меня, чужака и подкидыша, вот что! Примерно таким образом я рассуждал в тот день после той встречи с Белуном. Так размышлял я тогда на пиру, так размышлял я и всю последующую ночь. А утром встал и, наскоро позавтракав, велел, чтобы ко мне призвали воевод. Когда они пришли, я вышел к ним уже одетый по-дорожному и в шлеме, и сказал:

– Вчера Великий Хрт, и вы все это видели, велел мне остаться. А потом, когда мы остались одни, он стал говорить мне о том, что честь Ярлграда пошатнулась и что нас ждут тяжелые и постыдные времена, если мы не одумаемся. И вот я думал весь вчерашний день, а потом думал ночь, а теперь сегодня говорю вам уже вот что: острых мечей! храбрых врагов! и доброго мороза!

То есть тут дело было вот в чем: зимой мы ходим на санях, а в оттепель дороги у нас раскисают так сильно, что становятся совершенно непригодными для передвижения, вот почему зимой добрый мороз нас всегда радует. Итак, я им сказал то, что сказал, потом еще два дня ушло на сборы. На третий день мы двинулись на Ровск. И мы шли не скрытно, а наоборот – выслали вперед гонца, чтобы он вызвал Гурволода в поле. Не выходить к своим – это позор. Совсем другое дело, если это чужеземцы, тогда не стыдно укрыться за стенами. А тут, когда зовут свои, то хочешь или нет, а выходи! И он вышел. А его люди даже утоптали снег для большего удобства в предстоящей битве. Когда мы подошли к тому утоптанному полю, я – не самолично, конечно, а через бирюча – приветствовал Гурволода и передал ему дары, а после выстроил свою дружину клином, ударил – и пробил их центр, а с флангов бросил кавалерию, и на этом дело почти сразу кончилось, потому что они побежали. То есть прямой таран вкупе с двойным обхватом – все было проделано в точности, как в руководстве по стратегии, классический пример, которым, не стану скрывать, я был очень доволен. И длинный Любославов меч меня тогда тоже порадовал, я же его славно накормил! А после этим же мечом я обкорнал Гурволоду бороду и бросил ее в жертвенный костер, а самого Гурволода мы привели на веревке в Ярлград, а там…

Ну, скажем так, обратно в Ровск он уже не вернулся. Да и не он один, а все, кого мы тогда с ним привели, потому что Хрт был очень голоден. И он опять кивал мне и шептал. Но я опять его не слушал! А я опять собрал всех воевод, опять сказал – и был добрый мороз, мы пошли на Стрилейфа и взяли его, и обкорнали ему бороду, и он мне поклонился. А вот в Ярлград его не повели. Стрилейф остался у себя и чтил меня. А я вернулся в Ярлград и поднес Хрт богатые дары, а самого его не слушал, пировал, а после опять выступил – теперь на Верослава! И взяли бы Тэнград, и поклонился бы и Верослав. Но кончилась зима, сугробы пали, началась распутица, и мы остановились. Мне не хотелось возвращаться без победы, и я стоял и ждал, чтобы хоть немного подсохла земля и можно было идти дальше…