Он подошел.

Мальчик под деревом поднял голову.

Гарольд потерял к нему интерес. С отсутствующим выражением лица он побрел прочь, в сторону качелей.

Межзвездный робот-прямоточник номер сто сорок три вылетел с Юноны, разогнанный линейным ускорителем. Он уходил в межзвездное пространство, похожий на придуманное в спешке и в спешке же построенное огромное металлическое насекомое. При этом он был копией последних сорока своих предшественников во всем, кроме содержимого грузового отсека. В носовой части находился генератор захватывающего поля – массивный бронированный цилиндр с широким отверстием в центре. По сторонам помещались два больших термоядерных двигателя, разведенные под углом в десять градусов; они закреплялись на суставчатой металлической конструкции, похожей на сложенные лапы богомола. Корпус корабля был невелик, он содержал только компьютер и топливный резервуар для внутрисистемных полетов.

Когда включились термоядерные двигатели, Юнона была уже далеко позади. Немедленно начал развертываться кабель в хвосте корабля. Кабель был тридцать миль длиной и сплетен из молекулярных цепей Синклера[59]. К его концу была прицеплена свинцовая капсула, такая же тяжелая, как весь рамробот.

За века таких грузовых капсул ушло к звездам несметное множество. Но эта была особенной.

Подобно рамроботам под номерами сто сорок один и сто сорок два, уже мчавшимся к Джинксу и Вундерланду, подобно рамроботу номер сто сорок четыре, еще не построенному, рамробот номер сто сорок три нес семена революции. На Земле революция уже шла. На Земле все шло тихо и законно. На Горе Погляди-ка будет не так.

Медицинская революция, начавшаяся с двадцатым веком, на пятьсот лет исковеркала все человеческое общество. Америка приспособилась к хлопковому джину Эли Уитни[60] менее чем за половину этого времени. Как и с джином, последствия этой революции никогда не исчезнут полностью. Но общество уже возвращалось к тому, что ранее было нормальным состоянием. Медленно, но верно. Небольшой, но растущий альянс в Бразилии ратовал за отмену смертной казни для злостных нарушителей уличного движения. Ему противились, но он должен был победить.

На двух копьях актиничного излучения рамробот приблизился к орбите Плутона. И Плутон, и Нептун находились по другую сторону от Солнца, и рядом не было кораблей, которые могли бы пострадать от воздействия магнитного поля.

Включился генератор захватывающего поля.

Воронкообразное поле формировалось довольно медленно, но после прекращения колебательных процессов оно составило двести миль в поперечнике. Когда воронка стала захватывать межзвездную пыль и водород, корабль начал испытывать лобовое сопротивление, пока очень небольшое. Он продолжал ускоряться. Бак с топливом для внутрисистемных полетов отключился; он будет бездействовать еще двенадцать лет. Пищей корабля стало разреженное вещество, захватываемое им среди звезд.

Вблизи корабля воздействие магнитного поля было смертельным. Ни одно хордовое существо не выживет в трехсотмильной электромагнитной буре вокруг работающего генератора. Люди столетиями пытались создать магнитную защиту достаточной эффективности, чтобы летать на прямоточниках. Было заявлено о невыполнимости этой задачи; так оно и оказалось. Рамробот мог нести семена и замороженные яйцеклетки животных, при условии, что они будут хорошо защищены и расположены вдали от генератора. Людям же приходилось путешествовать на транспортниках, везущих собственное топливо и движущихся со скоростью меньше половины световой.

Скорость прямоточника номер сто сорок три быстро нарастала год от года. Солнце превратилось в яркую звезду, потом в оранжевую искорку. Лобовое сопротивление стало огромным, но его с лихвой компенсировал рост объема водорода, втекающего в термоядерные двигатели. Телескопы в троянских точках Нептуна[61]время от времени улавливали ядерное сияние рамробота: крошечную пылающую бело-голубую точку на фоне желтой тау Кита.

Вселенная сдвигалась и менялась. Звезды впереди и позади рамробота ползли друг к другу, пока Солнце и тау Кита не оказались друг от друга на расстоянии меньше светового года. Теперь Солнце было угасающим янтарно-красным огоньком, а Тау Кита – алмазно-белой звездой. Пара красных карликов почти на пути рамробота, известная под именем L726-8, стала тепло-желтой. И все звезды на небосводе выглядели расплющенными, словно кто-то очень тяжелый уселся на Вселенную.

Прямоточник номер сто сорок три достиг половины пути, пять и девяносто пять сотых светового года от Солнца и по отношению к Солнцу, и продолжил путь. Точка разворота отстояла еще на несколько световых лет, поскольку воронка захвата будет тормозить корабль в течение всего пути.

Но в компьютере рамробота сработало реле. Наступило время для сообщения. Воронка исчезла, сияние двигателей угасло. Прямоточник номер сто сорок три выбросил всю запасенную энергию мазерным лучом. Прошел час. Луч унесся прямо к системе тау Кита. Потом рамробот снова начал ускорение, следуя достаточно близко за собственным лучом, который постепенно уходил вперед.

Очередь из пятнадцатилетних мальчиков выстроилась у двери станции медконтроля. Каждый держал коническую бутылочку с прозрачной желтоватой жидкостью. Они вручали мужеподобной медсестре с жестким лицом бутылочки для анализа, потом отходили в сторону в ожидании новых указаний.

Мэтт Келлер был третьим с конца. Когда мальчик перед ним отошел и медсестра протянула руку, не отрывая взгляда от пишущей машинки, Мэтт критически осмотрел свою бутылочку.

– Что-то неважно выглядит, – заметил он.

Медсестра подняла голову – зло и нетерпеливо. Колонистское отродье тратит ее время!

– Лучше я попробую снова, – вслух решил Мэтт.

И выпил содержимое.

– Там был яблочный сок, – рассказывал он тем же вечером. – Когда я пронес его на станцию медконтроля, меня едва не застукали. Но видели бы вы ее лицо! Оно стало совершенно неописуемого цвета.

– Но зачем? – с искренним изумлением спросил отец. – Зачем настраивать против себя мисс Принн? Ты же знаешь, что она частично экипажница. А эти медицинские записи прямиком идут в Госпиталь!

– А я думаю, это было забавно, – объявила Жанна.

Она была сестрой Мэтта, младше на год, и всегда его поддерживала.

Усмешка соскользнула с лица Мэтта, сменившись мрачным выражением, сделавшим его старше своего возраста.

– За дядю Мэтта.

Мистер Келлер воззрился на Жанну, потом на мальчика:

– Будешь думать в таком духе, Мэтт, – закончишь в Госпитале, как он! Почему ты не можешь оставить все как есть?

Озабоченность отца расстроила Мэтта.

– Не переживай, Чингиз, – сказал он весело. – Мисс Принн, вероятно, уже все забыла. Мне в этом везет.

– Глупости. Если она и не доложит о тебе, то лишь по своей редкостной доброте.

– Ну, это вряд ли.