заказные убийства могут быть оправданы, поскольку на момент совершения казни «заказчики» не знали последующих событий и были уверены, что действуют на благо государства. А вот отечественных историков, которые любимых исторических личностей судят с точки зрения интересов государства, а нелюбимых — с точки зрения морали, можно назвать жуликами и негодяями.

Царь Михаил надеялся, что публичная казнь царевича Ивана избавит его от появления самозванцев Иванов Дмитриевичей. На самом деле живой Иван, сидящий в Москве за крепким караулом, был бы куда полезнее мёртвого.

В конце 30-х годов XVII века «царевич Иван Дмитриевич» объявился в Польше. В 1643 году отправленные из Москвы послы боярин князь Алексей Михайлович Львов, думный дворянин Григорий Пушкин и дьяк Волошеников имели от царя тайный наказ добиться от короля Владислава IV выдачи самозванца, находившегося на территории Польши. По имевшейся у московских послов информации «король больше пятнадцати лет держит в Брест-Литовске, в иезуитском монастыре, вора, которому лет тридцать, и сказывается он расстригин сын». «Вор» этот имел на спине «царские знаки», по которым якобы и был опознан.

Ультиматум послов поставил польского канцлера Осолинского в трудное положение. В конце концов поляки представили русским послам самозванца. Тот на допросе в присутствии послов заявил, что он не царевич и не называет себя царевичем, а звать его Ян Фаустин, Дмитриев сын, а по-русски — Иван Дмитриевич, а фамилия его Луба. Его отец Дмитрий Луба был подлясским шляхтичем, который отправился искать счастья к Тушинскому вору и взял с собой маленького сына. Вскоре Луба был убит, а сироту усыновил боевой товарищ отца шляхтич Белинский и привёз его на родину. В Польше Белинский объявил, что усыновлённый им мальчик — сын русского царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, и будто бы Марина сама отдала ребёнка Белинскому «на сбережение». Мальчика показали королю Сигизмунду III и сейму. Король на всякий случай велел держать под рукой «царевича Ивана» и отдал его на воспитание канцлеру Льву Сапеге, назначив на содержание ребёнка шесть тысяч золотых в год. Семь лет мальчика содержали в Брестском Симеоновском монастыре под надзором игумена Афанасия, который обучил ребёнка русской, польской и латинской грамоте. Позже игумен, «желая подслужиться московскому царю», передал русским послам собственноручное письмо Ивана Лубы, где тот именовал себя «царевичем».

Московские бояре потребовали выдачи или казни Лубы. В конце концов, русские и ляхи сошлись на том, что Луба прибудет в Москву с польским посольством. Действительно, в ноябре 1644 года великий посол королевский брацлавский кастелян Гаврила Стемпковский привёз Лубу. Послы вместе с Лубой были поселены на дворе князей Пожарских — Петра и Ивана, сыновей Дмитрия Михайловича. Однако поляки не спешили выдавать Лубу. Зато игумена Афанасия, который «настучал» московитам про Лубу, отправили в Варшаву в оковах.

12 июля 1645 года скончался царь Михаил. Новый царь Алексей 23 июля принял Стемпковского и разрешил Лубе уехать, но послу пришлось дать запись (письменную гарантию), что в дальнейшем «Луба к Московскому государству причитанья никогда иметь не будет, и царским именем называться не станет, жить будет в большой крепости: из Польши и Литвы его ни в какие государства не отпустят, а кто вздумает поднять его именем смуту, того казнить смертию».

Карьера незадачливого претендента на престол закончилась в ночь с 22 на 23 сентября 1648 года при нападении казаков Богдана Хмельницкого и их союзников татар на польский обоз, в котором находился писарь Ян Фаустин Луба, шедший в поход вместе с полком своего покровителя полковника Яна Осинского. Луба был зарублен татарином, даже не подозревавшим, на кого он поднял саблю.

В начале 40-х годов XVII века в Крыму объявился ещё один «царевич Дмитрий Иванович». Ходили слухи, что его настоящее имя Иван Вергунёнок, а родился он в Ливнах. Позже Иван подался к донским казакам и на охоте был взят в плен татарами. В Кафе татары продали Ивана местному еврею. Скорее всего, этот еврей и надоумил Вергунёнка объявить себя царевичем. Узнав о «царевиче», крымский хан велел привезти его в столицу Старый Крым и держать под надзором. Позже хан отправил «царевича» в Стамбул. Московские послы требовали выдачи самозванца, но турки отказали. В 1646 году за какие-то провинности против турецких властей самозванца посадили в Семибашенный замок — главную тюрьму Стамбула. Больше о нём никто ничего не слышал.

Сандомирский воевода Юрий Мнишек тихо скончался в 1613 году у себя дома. Затем более ста лет Мнишеки не появлялись на политической арене Польши. И лишь в середине XVIII века при короле Августе III Иосиф Мнишек стал великим маршалом двора и краковским кастеляном, то есть первым лицом Речи Посполитой после короля.

В 80-х годах XIX века семейство Мнишеков продало московским музеям картины, примитивно и грубо нарисованные, но очень интересные по содержанию. Там изображены торжественные выходы Марины в Москве, её въезд в столицу, свадьба и коронация.

Несколько писем и эти картины — всё, что осталось от самой эффектной авантюристки XVII века.

МИНИН И ПОЖАРСКИЙ

рудно найти человека в России, который бы не знал о подвиге Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Однако дореволюционные и советские историки существенно исказили образ Дмитрия Михайловича Пожарского. Делалось это с разными целями, а результат получился один. Из Пожарского сделали незнатного дворянина, храброго и талантливого воеводу, но слабого политика, начисто лишённого честолюбия. Вообще этакого исправного служаку-бессребреника: совершил подвиг, откланялся и отошёл в сторону. Реальный же князь Пожарский ничего не имел общего с таким персонажем.

К началу XVI века князья Пожарские по богатству существенно уступали Романовым, но по знатности рода ни Романовы, ни Годуновы не годились им в подмётки. Пожарскому не было нужды вписывать в родословную бродячих немцев («пришёл из прусс») или татарских мурз, приезжавших на Русь основать православный монастырь («Сказание о Чете»). Не было нужды князьям Пожарским прилепляться к знатным родам по женской линии. Родословная Пожарских идёт по мужской линии от великого князя Всеволода Большое Гнездо (1154—1212). И ни у одного историка не было и тени сомнения в истинности её.

В 1238 году великий князь Ярослав Всеволодович дал в удел своему брату Ивану Всеволодовичу город Стародуб на Клязьме с областью. С конца XVI века Стародуб стал терять своё значение, и к началу XIX века это уже было село Клязьменский Городок Ковровского