Черепков слышал, что в многоцветном, многоликом и многоязыком Закавказье легко затеряться, что тамошние контрабандисты знают тайные горные тропы, ведущие за кордон, что ночью там можно в густом осеннем тумане пересечь морскую границу на лодке под носом у зеленых фуражек. Все это при наличии хороших денег в кошельке, а деньги у него были.

Первый раз у Черепкова проверили документы в Ростове, потом были Тихорецкая, Кавказская, Армавир, Минеральные Воды. Он сначала не понял, что ищут именно его, но, когда увидел у одного из оперов свою фотографию, все стало ясно. Черепков даже усмехнулся. Он не знал случаев, когда фоторобот помог бы в поимке преступника. Фоторобот – это так, для понта, что-то вроде имитации кипучей деятельности, а тут настоящее фото, и ни черта не выходит! Еще бы! С фотографии на розыскников смотрел респектабельный, улыбчивый, уверенный в себе, здоровый, ухоженный сорокалетний мужчина, у которого не было даже отдаленного сходства с хмурым, плохо выбритым, измученным бессонницей оригиналом, враз постаревшим на десять лет.

В Орджоникидзе, так тогда назывался Владикавказ, его ждала вторая фатальная неудача: из-за схода снежных лавин перекрыли Военно-Грузинскую дорогу – кратчайший путь в Закавказье. Тут Черепков решил временно лечь на грунт, отсидеться, подождать, пока пыль уляжется и контрразведка устанет ловить его. От Беслана, ворот Владикавказа, он быстро добрался до тихой, лежащей в стороне от больших дорог Астрахани, взял на тамошнем вокзале проститутку и поехал ночевать к ней. Она была не нужна ему как женщина, ему хотелось просто отоспаться, поэтому, хорошо заплатив, он попросил постелить ему отдельно. Такой поворот дела показался проститутке странным, тем более, что она была осведомителем милиции. Дождавшись, когда клиент уснет, она решила выйти на улицу, чтобы позвонить по автомату, кому следует. Но Петр не спал. Он внимательно следил за ней из-под опущенных век.

– Ты куда?!

– К подруге, поболтать.

– Какая подруга? Первый час ночи уже!

Он вскочил с кровати, отвесил шлюхе пару затрещин, быстро оделся и ушел. Надо было срочно покидать этот негостеприимный город. К полудню он снова достиг великой Северо-Кавказской магистрали, очутившись в Грозном. Выйдя из вагона, направился прямиком к продовольственному ларьку, где купил шесть горячих пирожков с печенкой, которые стал жадно поглощать. Тут у него еще раз проверили документы. Без всякого страха в душе, не переставая есть, он протянул оперу обкатанный паспорт и тут же получил его обратно. Однако отойдя немного, опер задержался. Он открыл служебное удостоверение и посмотрел на вложенное туда фото разыскиваемого, затем на Черепкова. Тот перестал есть и опустил правую руку в карман куртки, где лежал пистолет. Но мальчишка-опер легкомысленно захлопнул свою ксиву и пристал к другому человеку, который показался ему подозрительным. Черепков же купил билет на бакинский поезд и утром следующего дня достиг столицы Азербайджана. В этом огромном шумном городе он мог чувствовать себя достаточно уверенно.

Истекали уже третьи сутки розыска, и контрразведка занервничала. Объект как в воду канул. Тогда-то и было принято решение направить в «горячие точки» людей, знавших Черепкова лично в разные периоды его взрослой жизни.

Поток пассажиров вынес Петра на привокзальную площадь. Осмотревшись, он побрел к стоянке такси, соображая, какую легенду выдать водителю. Скажу, что писатель, приехал для работы над книгой о нефтяниках и хочу снять месяца на три комнату в одном из пролетарских кварталов. Может, таксист знает подходящую бабульку, а если не знает, то пусть наведет справки у коллег. Он поднял голову и оторопел. В двух метрах от него стоял Андрей Санько, командир их опаленного войной полкового разведвзвода. Откуда он взялся, черт бы его побрал, этот Андрюха!

– Здоров, Петро! – приветствовал Черепкова бывший старлей, не подавая ему, однако, руки.

Черепков покосился в обе стороны. За его спиной уже стояли два добрых молодца.

– Как же ты сподобился на такое, Петро? – продолжал Андрей. – Мы ведь с тобой вместе в разведку ходили!

– Ну и слава Богу! – выдохнул Черепков. – Наконец-то отосплюсь! Возьмите пистолет. Он в правом кармане куртки.

Уже в оперативной машине он сбивчиво и суетливо втолковывал боевому своему товарищу, что хотел всего лишь отомстить сукиному сыну Булгакову, а ничего другого у него на уме не было.

– Да не Булгакову ты отомстил, а Родине. Ей же мстить не принято, – буркнул в ответ Санько.

Через месяц Черепкова судили и расстреляли. Власть имущие и в те годы любили разыгрывать фарсы на политической арене, но понятие «Родина» было свято. И никому не пришло бы в голову объявлять предателя узником совести, защитником общечеловеческих ценностей и борцом за права людей. И не примчалось бы к стенам знаменитого дома на Лубянке сонмище адвокатов с одесскими фамилиями, готовых за баксы доказывать, что Дьявол – это Дух Святой, а Дух Святой – вор, казнокрад и убийца.

Мне тоже довелось ловить Черепкова. Это я проверял у него документы, когда он ел пирожки на перроне грозненского вокзала. Мой оперативный стаж исчислялся в то время семью месяцами, и, узнай я тогда беглого разведчика, вы не прочли бы сегодня этого рассказа.

Сказать о Лотте Бургхоф, что она была некрасива, – это значит не сказать ничего. Лотта была безобразна, как смертный грех. О таких мужики говорят: она страшней термоядерной войны.

Когда новый хозяин МИДа принял решение посадить Лотту в своей приемной, видавшее виды внешнеполитическое ведомство ахнуло от изумления. Однако через пару дней страсти улеглись. Более того, персонал постепенно стал склоняться к той мысли, что этот шаг шефа свидетельствует о его прозорливости и мудрости: в амурах с подобной секретаршей никто не заподозрил бы даже самого остервенелого охотника за юбками. В деловых же качествах Лотты никто не сомневался: она была неглупа, хорошо образована, пунктуальна, а главное, все знала и никогда ничего не забывала. Завсегдатаям приемной министра импонировал ее ровный спокойный характер, а также то, что она умела создавать вокруг себя атмосферу той солидной деловитости, которая может царить только в учреждениях, возникших и существующих на почве стабильности и здорового консерватизма. И анкета ее была чиста, как альпийские снега. Такие анкеты никогда не причиняют головной боли офицерам безопасности: отец, храбрый офицер, погиб на войне, мать, ревностная католичка, содержит небольшой пансионат в горах, брат – депутат парламента от христианских демократов.

У Лотты не было интимных подруг, поэтому никто не ведал, что она прячет в недрах ума и сердца, а между тем душу ее обуревали нешуточные страсти. В свои тридцать два года она отнюдь не собиралась хоронить мечту о замужестве. Она хотела любить и быть любимой. Герой ее грез сошел со страниц сентиментальных бытовых романов, которые она поглощала во множестве. Он был немолод, некрасив, но умен, благороден и нежен. Она ждала его каждый день, но он не торопился нажимать на кнопку звонка ее квартиры.

И все-таки однажды чудо свершилось, стоял тихий рождественский вечер. Рождество – семейный праздник, но у Лотты семьи не было, и в сочельник она, как обычно, осталась одна, но стол накрыла на двоих: один прибор себе, другой – герою из сказки.