— Как на этот раз насчет процентов? — поинтересовался Куарт.

Навахо почесал переносицу.

— Ну, в общем… Строго между нами, патер, я бы сказал, что на этот раз кто-то немножко помог церкви.

Куарт не удивился. Конечно, он не был специалистом по трупам, хотя ему не раз приходилось их видеть. Что же до Бонафе, то достаточно было одного взгляда.

— Убийство?

На самом деле он задал этот вопрос, чтобы побудить старшего следователя рассказать что-нибудь. Навахо, слегка усмехнувшись в знак того, что понял его игру, поднес руку к затылку и, взявшись за свою косичку, помахал ею.

— Держу пари на этот довесок. — Потом, посерьезнев, пожал плечами. — И у вашего коллеги, священника этого прихода, весьма много шансов.

— Из-за его отсутствия?

— Конечно. Если только наш медик не придет к другому выводу.

Подошел один из полицейских, чтобы посоветоваться о чем-то с Навахо, и тот, кивком попрощавшись с Куартом, ушел вместе с ним. Куарт направился к алтарю, где по-прежнему сидела Грис Марсала.

— Как вы?

Не меняя позы — она сидела, обхватив руками колени и положив на них подбородок, — женщина подняла на него глаза.

— Пожалуй, потрясена. — Ее американский акцент был более заметен, чем обычно. — Но в общем — в порядке.

— Полиция сильно потрепала вам нервы?

Монахиня подумала, прежде чем ответить:

— Да нет. Они обходятся со мной любезно.

Она была одета как всегда — в водолазку и перепачканные гипсом джинсы, косичка перехвачена резинкой. Сидя у подножия алтаря, она казалась одинокой и потерянной в этой церкви, сейчас наполненной суетой, шумом и голосами полицейских.

— Они ищут отца Ферро. — Куарт сел рядом с ней. Но ему показалось, что эти слова прозвучали слишком уж категорично, поэтому он добавил: — И отца Лобато тоже.

Она слегка кивнула, не отрывая пристального взгляда от исповедальни. Время от времени она моргала, как человек, пытающийся установить границу между наваждением и реальностью. Потом, глубоко вздохнув, кивнула еще раз.

— Вполне возможно, что Оскар поехал навестить родителей — они живут неподалеку от Малаги, в маленькой деревушке, — а уж потом отправится в Альмерию. Поэтому его и не нашли до сих пор.

Их ослепила яркая вспышка. Один из полицейских фотографировал что-то на полу, у них за спиной. Куарт расстегнул пиджак и сёл поудобнее, наклонившись вперед и сцепив пальцы.

— А дон Приамо?

Она явно ожидала этого вопроса: несомненно, его уже задавали ей раньше.

— Не знаю. Я пришла сегодня утром, как обычно, в девять. Церковь была заперта… Ее всегда отпирал кто-нибудь из них в половине восьмого, потому что в восемь начинается служба. А сегодня службы не было.

— Мне сказали, что это вы его нашли.

— Да. Сначала я пошла к отцу Ферро, но никто не отвечал. Поэтому я вошла через ризницу — у меня ведь есть ключ. — Она как-то растерянно потрясла головой, пожала плечами. — Сначала я не увидела ничего. Поднялась на леса — туда, к витражу, зажгла свет и приготовила все, что мне нужно для работы, Но все это выглядело очень странным, поэтому я решила позвонить Макарене и узнать, не остался ли дон Приамо на голубятне на всю ночь… А по пути в ризницу увидела этого человека в исповедальне.

— Вы знали его?

Взгляд светлых глаз на мгновение стал жестким.

— Да. Он однажды пристал к нам с Оскаром на улице — задавал вопросы насчет работ в церкви и дона Приамо. Оскар послал его ко всем чертям.

Куарт смотрел на ее спортивные тапочки, на бледную кожу щиколоток, на шрам на запястье. Она сидела в прежней позе, положив подбородок на колени. Присутствие всех этих людей в церкви, поднятая ими суета, казалось, оглушили ее, выбили из-под ног привычную почву. Куарт неловко поерзал. Ему предстояло сделать множество разных дел — он даже еще не успел связаться с Римом, — но он не решался оставить женщину сидеть в одиночестве на этих ступенях. Он указал на Симеона Навахо, который перемещался туда-сюда, контролируя работу своих людей.

— Боюсь, старший следователь еще будет беспокоить вас. Три смерти — это уже много. А на этот раз гипотеза о несчастном случае, кажется, не проходит… Хотите, я позвоню вашему консулу?

Она благодарно улыбнулась в ответ.

— Не думаю, что это необходимо. Полицейские обращаются со мной очень хорошо.

— Вы говорили с Макареной?

Куарта охватило смятение, когда он произнес это имя, которое до этой секунды старался мысленно держать в узде, не выпускать на волю. Ему ничего не стоило сорваться и понестись вслед за этими четырьмя слогами, которые всего лишь несколько часов назад произнесли его губы, уже впиваясь в губы женщины. А потом был полумрак, мягкое мерцание слоновой кости и теплая плоть, чей аромат все еще хранили его руки, его кожа, его губы, которые она искусала в кровь. Смуглое тело, словно материализовавшееся из его грез, полосы света и темноты на необъятной белизне простыней, принявших их, как снежная или соляная пустыня. Она, бьющаяся на этой белизне, стремящаяся ускользнуть вопреки собственному желанию, убежать, чтобы остаться, разметанные черные волосы, отсутствующее выражение лица — иного, почти незнакомого, но все же такого прекрасного, эгоистичного, как маска. Стон, срывающийся с губ, сдавленный, потому что объятие сильных рук не дает вздохнуть, тело, притиснутое к телу, бедра, обхватившие его бедра. С трудом переводимое дыхание, жар, пот, влажная кожа, влажный рот, влажная ложбинка между ее грудью и плечом, горячая шея, подбородок — и снова губы, снова стон, и снова твердые от напряжения бедра, распахнутые навстречу, как вызов или прибежище. Долгие часы покоя и борьбы, пронесшиеся за единый миг, ибо каждую секунду он знал, что всему, что происходит, есть предел и есть конец. И конец этот наступил с зарей, с последним долгим, оглушительным взрывом этого боя, в сером враждебном свете, уже начинавшем сочиться в окна «Каса дель Постиго», И вдруг Куарт снова оказался один на безлюдных улицах Санта-Круса, — не зная — если, конечно, что-то еще оставалось в нем, кроме изнуренной плоти, — что это он сделал со своей душой: погубил или спас.

Он тряхнул головой, прогоняя воспоминание. Отчаяние — вот самое точное слово. И, чтобы не поддаться ему, стал смотреть вокруг — церковь, леса, освещенная сейчас статуя Пресвятой Девы, полицейские, оживленно беседующие возле трупа Онорато Бонафе, — чтобы близость трагедии помогла ему взять себя в руки. Потом, делая усилие, мысленно сказал он себе. Может быть, потом. А сейчас необходимо занять голову всем этим: от чего становится легче и даже начинает казаться, что удалось забыть.

— Сегодня мы еще не говорили.

Грис Марсала пристально смотрела на него, и Куарт не сразу вспомнил, что это она ответила на его вопрос. Он подумал: интересно, что еще она знает о том, что произошло за последние часы — и в церкви, и между ним и Макареной.