кубарем скатиться по крутой деревянной лестнице. В четверть часа, даже не перевязав обидной раны, мудрец собрался и, оседлав лошадь, на которой обычно сопровождал кёнига, покинул замок и негостеприимный город Снегард. В спешке Парплеус забыл, что лошадь принадлежит не ему, и значит, в глазах окружающих он навеки останется конокрадом.

Кобыла, испробовав шенкелей, с ходу взяла в галоп, поскакав по привычной тропе к заповедному лесу, куда обычно выезжал на охоту кёниг вместе со своей свитой. Опомнился Парплеус только через час, когда под копытами лошади заиграли прогнившие брёвна гати.

— Ты куда меня везёшь, шваль проклятая? — завопил колдун, но, памятуя, как тонул в этих местах, повод трогать не стал. Животное, в силу своего неразумия, лучше знает, как ходить по болотам.

Шумно фыркая и тряся головой, лошадь выбралась из топи на крепкое место и пошла в гору. Подъехав к заброшенному Торпову жилищу, Парплеус спешился. Неодобрительно оглядел корявых идолов, потом толкнул дверь и сунулся в затхлый полумрак хибары.

Сначала показалось, будто огромная крыса сидит на столе, и лишь затем отшатнувшийся чародей сообразил, что перед ним не зверь, а махонький человечек с лисьей мордочкой.

— Сгинь! — возопил Парплеус, пытаясь вспомнить давние уроки демонологии.

— Сам сгинь! — отпарировал малютка и без запинки выпалил замысловатый экзорцизм.

— Коллега?.. — изумлённо протянул маг. — Вот уж не ожидал встретить в этой глуши образованного человека!..

— Что поделаешь, — вздохнул Сатар. — Судьба, козни завистников…

Через полчаса они были закадычными друзьями и даже чуть было не затеяли спор о значении слова «диафания» применительно к проблеме сверхчувственного восприятия. Однако голод и боль в покалеченном ухе заставили Парплеуса опомниться.

— Как бы отсюда в город попасть? — спросил он робко.

— В город мне нельзя, — рассудительно произнёс Сатар, — разве что совсем ненадолго, по делам. А вообще, тут Снегард неподалёку.

— А вот в Снегард нельзя мне, — признался и Парплеус. — Даже ненадолго и по делам.

— Тогда Ансир. До него подальше, но тоже дойдём.

— Там же болото! — перепугался мудрец. — Прорва непроходимая!

— Стылая Прорва фактор, конечно, фрустрирующий, но не фатальный, — заметил Сатар.

Знакомые, привычные слова успокоили измученную душу, и двое магов, взгромоздившись на кобылу, отправились в путь по бездонным топям. Уже в дороге Сатар понял, что там, где пройдёт он, далеко не всегда будет пропущен всадник. Коротышка пригорюнился было, потом повеселел, решив, что ежели коллега потонет, то, значит, такая его судьба. Однако случилось так, что доброе расположение светил позволило им ступить на одну из волшебных троп, и к вечеру путники узрели неприступные частоколы Ансира.

Воспрявший духом Парплеус, стараясь заглушить сосущее чувство в пустом желудке, громогласно рассуждал о сути природной магии и о непонятном отсутствии магических потоков в данной местности. Сатар, некогда на своей шкуре испытавший силу этих потоков, помалкивал и лишь у самого города, сползши с конской шеи, произнёс:

— Друг мой, хотите небольшое пророчество? Запомните: «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот». Это нехорошее место, силы зла властвуют здесь безраздельно.

— Я запомню ваш совет и буду по возможности следовать ему, — поблагодарил Парплеус.

* * *

Покинув взбудораженный Норгай, Ист самой прямой дорогой вернулся в Соломоники. Здесь едва наступил полдень, жаркий, как всегда в это время года. Однако улицы были пусты, даже уборщики не вышли на работу, приходя в себя после безумной недели. Завтра город, зевая и постанывая, примется за будничные дела, а сегодня все спят.

Тихие дома остались, как и прежде, тихими. Где искать Роксалану? И ещё надо помнить, что тебя знает всякий прихлебатель ветреных братьев, и значит, придётся скрывать свой настоящий облик.

Ист медленно брёл по мостовой одного из университетских кварталов. Здесь не было купеческих контор, не было и притонов. Здесь жили профессора, учёностью сравнимые лишь с мудрым Парпляком, магистры и бакалавры, мечтающие о научной карьере, насквозь пропылённые библиотекари и архивариусы, студенты, предпочитающие учёный диспут бездельному сидению в кабаке. Оно и неудивительно, в кабаке надо платить, а во время защиты диссертации соискатель кормит и поит всех участников диспута бесплатно. Короче, здесь проживал благоприличный люд, и даже бордели здесь были свои, исполненные чинного спокойствия.

Сам Ист принял облик глубокого старика, не то нищего, не то впавшего в ничтожество наставника. На такого здесь никто не обратит внимания. Гнать его не за что, замечать — незачем. Постукивая клюкой, Ист выбрался на перекрёсток. Вот кряду несколько домов, не пылавших огнями во время праздника. У них и сейчас, несмотря на яркий августовский день, закрыты ставни. Кто там живёт? Простая природная магия не позволяла взглянуть сквозь кирпичную стену, разве что прежде развалив её. Прав был учитель, проклятое место — город. Может быть, любимый человек в двух шагах, а ты его не слышишь!

Потом Ист увидел Роксалану. Она выбежала на перекрёсток, растрёпанная, в измятом платье, заметалась, не понимая, куда спешить дальше. В это мгновение Ист ясно и отчётливо увидел, что она прибежала сюда, потому что сквозь мёртвый кирпич и убитое дерево сумела расслышать его зов. Ист шагнул навстречу, неосознанно возвращая себе первоначальный облик. Он не заботился о том, что может подумать случайный свидетель и чем обернётся дело, если этим свидетелем окажется кто-то из прислужников Нота и Зефира. Единственное, что его беспокоило, — не испугать молодую женщину своим неожиданным превращением.

Впрочем, этот страх оказался беспочвенным. Роксалана громко всхлипнула и уткнулась лицом в грудь Исту. Они замерли так, обнявшись, стоя на самом перекрёстке и не видя никого. Ранний прохожий — старичок-прозектор, поспешавший в анатомический театр, чтобы по холодку заняться жертвами праздничного буйства, — лишь покачал головой неодобрительно и проворчал в пожелтелые усы:

— Ишь как обвились, скальпелем не разнять. Карнавала им не хватило, не натешились.

Ворчания учёного старикашки никто не слышал. Ист и Роксалана вообще не видели и не слышали ничего и совершенно не думали о том, что целоваться на перекрёстке — самая дурная примета, поскольку там легче всего попасть на глаза страшной ведьме-разлучнице.

* * *

Дом Роксаланы действительно оказался одним из тихих домов, хотя именно его Ист стал бы проверять в последнюю очередь. В Норгае Роксалана занимала шикарный особняк в центре города, а здесь поселилась в скромном домике на окраине. Но главное — Ист издали почувствовал, что дом этот неблагополучен. От него пахло тайной и смертью. На мгновение Иста кольнула мысль, что, возможно, и норгайский дом был таким же, просто сам Ист в ту пору ещё многого не знал и не умел. Пришлось сделать ощутимое усилие, чтобы отогнать эту мысль. В конце концов,