Я записала Свету на консультацию к Михаилу Ласкову.

Через несколько дней она звонила мне со ступеней клиники, рыдая так отчаянно, что я перепугалась. «Катя, Катя, ты просто даже не представляешь, – рыдала Светка, – Михаил Савельевич велел мне сделать маникюр!» И опять рыдания, всхлипывания, причитания: «Мне, оказывается, можно маникюр, я не была на маникюре полгода! Как же это… Я раньше не пропускала и недели».

Прошло полмесяца. Света прислала фото из спортзала: накрашенная, с прической и, разумеется, маникюром. Подпись к фотографии гласила: «Ласков – лучший доктор на земле: он заметил, что у меня не было маникюра!»

В восторге от увиденного я переслала Михаилу Ласкову это сообщение. Он перезвонил. «Ты даже представить себе не можешь, насколько это важно напомнить человеку, что он – человек. Не пациент, не больной, не кто-то, кто должен пить таблетки, приходить на прием и мучиться от химиотерапии, а именно человек. Иногда за всеми этими медицинскими манипуляциями мы теряем того человека, каким он был до болезни, а человек – теряет смысл жить. Я тебе еще сформулирую свои мысли про это», – сказал Ласков и попрощался.

Через пару дней прислал письмо. Просил опубликовать в этой книге: «Об этом не пишут в учебниках по онкологии, к сожалению. Но, думаю, совсем скоро начнут писать: влияние эмоциональной сферы на течение болезни определенно существует. Психологическое и эмоциональное состояние пациента должно быть зоной внимания врача, психолога, если он есть, всех тех, кто так или иначе общается с этим человеком, заинтересован в его выздоровлении. В этом смысле, мне кажется, довольно важно понимать: онкологическое лечение само по себе иногда приводит к потере веса, потере аппетита, снижению жизненного тонуса, потере сил. У пациента образуются тромбы в сосудах, пневмония и разные другие осложнения, связанные с малоподвижностью. А малоподвижность связана с депрессией, а депрессия связана, в том числе и с тем, что человек не смог справиться со своим стрессом. И тут невозможно переоценить роль чуткости людей, которые находятся рядом: вовремя разглядеть, вовремя поддержать, вовремя что-то такое сделать или помочь во что-то поверить, чтобы настрой изменился. Мне кажется, что в этом смысле родственники очень могут помочь лечению. Но на практике чаще бывает, что они, наоборот, мешают: загоняют своей гиперопекой, беспокойством или чрезмерным сочувствием человека в угол; и там, в углу, говорят ему, что «надо бороться», при этом всячески намекая, что он очень болен, даже недееспособен. Нет универсальных рецептов, как поддерживать человека в болезни, как дать ему возможность поверить в счастливый исход и избавление от страданий. Но есть и мои личные профессиональные наблюдения, и результаты специальных исследований, когда пациентам раздавали опросники, меряли их уровень оптимизма, а потом смотрели их результат лечения: оптимистический настрой сильно увеличивает шансы на победу. Твоей подруге маникюр, о котором она забыла, добавил жизни едва ли не больше, чем курс химии. Хотя как врач я, наверное, не должен такое говорить, а тем более писать – веет схоластикой. Но надеюсь, что ты меня поймешь: рак – это темная сторона, а мы такие рыцари света. Нам нельзя давать ему себя сожрать и поработить. Понимаешь, о чем я».

В антропософской традиции жизнь – это тепло. Раковая опухоль – холод. Она выпивает из человека теплые жизненные соки, лишая возможности сопротивляться. Со стороны всё происходит так, будто бы рак заимствует интеллект и силы у наших витальных функций, чтобы совратить их, сбить с толку и запутать. И, в конце концов, повернуть против самих себя. Но кто ему дает такое право? И как распутать эту детективную цепочку, в которой убийца известен заранее, а способ, мотивы и единственная возможность его остановить – нет?

Первая Нобелевская премия исследователям рака была присуждена в 1926 году. Ее лауреат, датский микробиолог Йоханнес Фибигер полагал, что одну из разновидностей рака – карциному Spiroptera – вызывают микроскопические черви. Потом выяснилось: открытие Фибигера – ошибка.

И Нобелевский комитет по сей день стыдится присужденной премии: ведь считается, что он, как Папа Римский, не ошибается никогда.

С тех пор, а это почти 100 лет, в Стокгольме еще несколько раз давали Нобелевскую премию за те или иные открытия, касающиеся рака. Но они никогда не были связаны между собой и не продолжали друг друга, как будто речь шла о разных болезнях, лишь номинально объединенных словом «рак».

Но вплоть до 2018 года все выданные премии роднило одно: всякий раз претендент выбирался с поразительной осторожностью, а самые громкие открытия, по мнению некоторых ученых, и вовсе обходили стороной. Так вышло и с открытием, перевернувшим представление ученых-онкологов о роли генов в процессе канцерогенеза, то есть в образовании рака. Открытие это сделал жизнерадостный американец еврейского происхождения Арнольд Левин: мятая рубашка, потертые джинсы, битловская стрижка, а точнее, ее отсутствие. И снисходительная профессорская улыбка в ответ на навязчивый журналистский вопрос: «Сожалеете ли вы, что Нобелевский комитет так и не оценил вашего вклада в науку, связанного с открытием р53?»

«Ну не дали и не дали! Я не думаю о премиях, как их выдают и почему. Хотя, конечно, многие мне твердят, что это несправедливо. Журналисты бесконечно подначивают. Да и что лукавить, я и сам знаю, что наш р53 – это кое-что. Людям свойственно заблуждаться, – говорит Левин. – Сказать по правде, мы и сами не сразу поняли, с чем имеем дело. Это была середина 1970-х, около 1975–1976-го, я прочел статью русского ученого Абелева, где он показал, что в раке производятся белки, которые в норме есть только в зародыше, в эмбрионе. По всему выходило, что когда у нас во взрослом возрасте развивается рак, то он начинает производить белки, которые обычно имеются только у эмбриона. И мы ожидали, что у человека, больного раком, этот белок будет как будто бы чужой, а значит, на него возникнут антитела, как в случае с вирусом. Только в случае с раком эти антитела – против эмбрионального белка. Ваш соотечественник Абелев привел в своей статье два примера таких белков: один – при раке печени под названием альфа-фетопротеин, который производится в эмбриональной печени, а второй – раково-эмбриональный антиген, это антиген рака прямой кишки. Так появилась гипотеза, что рак – это как бы возврат к эмбриону. У нас на основании всего этого возникла идея, что и на другие раки будут возникать антитела, и мы стали их искать.

Мы взяли сыворотку крови хомяка с опухолью. И предположили: если важный антиген выражен в опухоли, хомяк произведет антитела против него. Мы специально использовали опухоль, имеющую свойства зародышевой ткани, – опухоль яичек, тератокарцинома называется. Кстати, именно этот вид опухоли был у Лэнса Армстронга, знаменитого велогонщика, и он от нее излечился. Мы использовали, конечно, не его клетки, а клетки хомяка. Так вот, у этого хомяка были антитела, связывающие белок, который мы назвали р53. Вначале мы думали, что это новый эмбриональный белок, который снова появлялся в опухоли. Но быстро заметили, что он есть и в здоровых клетках взрослого организма. И вот в этот момент мы, пожалуй, впервые стали понимать, что столкнулись с чем-то принципиально иным, что этот р53 сложнее, чем мы о нем думали. Поскольку р53 прочно соединялся с белком вируса SV40, который вызывал рак, мы решили, что его функция – взаимодействовать с белками-продуктами онкогенов – генов, которые вызывают рак».