И все—таки пребывание в санатории «Саматиха» взбодрило Мандельштама. 10 марта 1938 года он отправил жизнерадостное письмо Борису Кузину. 16 апреля – отцу, Эмилю Вениаминовичу. Из письма Борису Кузину: «Вчера я схватил бубен из реквизита Дома отдыха и, потрясая им и бия в него, плясал у себя в комнате: так на меня повлияла новая обстановка. „Имею право бить в бубен с бубенцами“» (IV: 199). Из письма отцу: «Здесь очень простое, скромное и глухое место. 4Уг часа по Казанской дороге. Потом 24 километра на лошадях. Мы приехали, еще снег лежал. Так или иначе – мы получили глубокий отдых, покой на 2 месяца. Этого отдыха осталось еще 3 недели. Мое здоровье лучше… главное: работа и быть вместе» (ГУ:200).

В промежутке между этими двумя посланиями – 16 марта – было отправлено еще одно, определяющее для судьбы Мандельштама, письмо. Письмо—донос Ставского наркому внутренних дел СССР Ежову.

Осип Эмильевич еще с воронежских времен забрасывал Ставского жалобами на неправильное к себе отношение и просьбами о материальной и моральной поддержке. Способ, с помощью которого Ставский решил раз и навсегда положить конец Мандельштамовским притязаниям, нельзя не признать весьма действенным.

«Уважаемый Николай Иванович! – обращался он к Ежову. – В части писательской среды весьма нервно обсуждается вопрос об Осипе Мандельштаме.

Как известно – за похабные клеветнические стихи и антисоветскую агитацию О. Мандельштам был года три—четыре тому назад выслан в Воронеж. Срок его высылки окончился. Сейчас он вместе с женой живет под Москвой (за пределами «зоны»).

Но на деле – он часто бывает в Москве у своих друзей, главным образом – литераторов. Его поддерживают, собирают для него деньги, делают из него «страдальца» – гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин Катаев, И. Прут и другие литераторы, выступали остро.

С целью разрядить обстановку О. Мандельштаму была оказана материальная поддержка через Литфонд. Но это не решает всего вопроса о Мандельштаме.

Вопрос не только и не столько в нем, авторе похабных, клеветнических стихов о руководстве партии и советского народа. Вопрос об отношении к Мандельштаму группы видных советских писателей. И я обращаюсь к Вам, Николай Иванович, с просьбой помочь.

За последнее время О. Мандельштам написал ряд стихотворений. Но особой ценности они не представляют – по общему мнению товарищей, которых я просил ознакомиться с ними (в частности, тов. Павленко, отзыв которого прилагаю при сем).

Еще раз прошу Вас помочь решить этот вопрос об О. Мандельштаме.

С коммунистическим приветом

В. Ставский».[940]

К письму Ставского был приложен уже цитировавшийся нами отзыв о стихах Мандельштама, составленный Петром Павленко, из которого здесь приведем небольшой фрагмент: «Я всегда считал, читая старые стихи Мандельштама, что он не поэт, а версификатор, холодный, головной составитель рифмованных произведений. От этого чувства не могу отделаться и теперь, читая его последние стихи».[941]

Выходит, что Осип Эмильевич не ошибался в своей провидческой ненависти к писательскому племени – именно братья—писатели в итоге погубили Мандельштама. Ранним утром 2 мая 1938 года поэт был арестован в доме отдыха «Саматиха». Из «Воспоминаний» Надежды Яковлевны: «Очнувшись, я начала собирать вещи и услышала обычное: „Что даете так много вещей – думаете, он долго у нас пробудет? Спросят и выпустят…“ Никакого обыска не было: просто вывернули чемодан в заранее заготовленный мешок. Больше ничего. „Проводи меня на грузовике до Черусти“, – попросил О. М. „Нельзя“, – сказал военный, и они ушли. Все это продолжалось минут двадцать, а то и меньше».[942]

Со следственными формальностями на этот раз тоже не особенно церемонились – аресты давно приняли столь массовый характер, что дело Мандельштама рассматривалось как рутинное, среди сотен других, ему подобных. Сохранился лишь один протокол допроса поэта – от 17 мая 1938 года. Вел допрос следователь Шилкин.

«Вопрос: Вы арестованы за антисоветскую деятельность. Признаете себя виновным?

Ответ: Виновным себя в антисоветской деятельности не признаю.

Вопрос: Следствию известно, что вы, бывая в Москве, вели антисоветскую деятельность, о которой вы умалчиваете. Дайте правдивые показания.

Ответ: Никакой антисоветской деятельности я не вел».[943]

Двадцать четвертого июня Мандельштам был освидетельствован психиатрической комиссией: «…душевной болезнью не страдает, а является личностью психопатического склада со склонностью к навязчивым мыслям и фантазированию. Как душевнобольной – ВМЕНЯЕМ».[944]

Двадцатого июля 1938 года было утверждено обвинительное заключение. Вторым августа датировано Постановление ОСО по делу «о Мандельштаме Осипе Эмильевиче, 1891 года рождения, сыне купца, эсере. Постановили:

Мандельштама Осипа Эмильевича за к. – р. деятельность заключить в И Т Л сроком на пять лет, считая срок с 30 апреля 1938 г. Дело сдать в архив».[945]

На обороте – помета: «Объявлено 8/8—38 г.», и далее – рукой поэта: «Постановление ОСО читал. О. Э. Мандельштам».[946]

Шестнадцатого августа Мандельштамовские документы были переданы в Бутырскую тюрьму для отправки на Колыму. 23 августа он получил денежную передачу от Надежды Яковлевны – 48 рублей. А в начале сентября 1938 года поэт в столыпинском вагоне отправился в свое последнее путешествие по стране – в пересыльный лагерь 3/10 Управления Северо—Восточных исправительно—трудовых лагерей.

В 1949 году эмигрант Сергей Константинович Маковский, в чьем журнале «Аполлон» Мандельштам когда—то дебютировал, внес в свой блокнот полученную от доброжелателя—слависта информацию о пореволюционной биографии Осипа Эмильевича: «После „Tristia“ была выпущена еще книга его, куда вошли стихи из „Камня“, „Tristia“ и новые стихи, написанные уже после революции. Этот последний сборник вышел в 1927 году. Но поэт продолжал печатать стихи в разных советских журналах и позже, вплоть до 36 или 37 года, когда с ним стряслась беда. А именно, он написал эпиграмму на Сталина (три четырехстишия) и прочел ее своим друзьям—поэтам: Пастернаку, на дому у которого это было, и трем другим. ГПУ, однако, тотчас было осведомлено об этой политической шалости Мандельштама. Он был арестован. Тогда начались за него хлопоты. Дело дошло до Сталина. Ходатаи за Мандельштама ссылались на то, что он, хоть и немного написал, но является самым гениальным из современных поэтов. Сталин, будто бы, лично звонил по телефону Пастернаку и спросил его, правда ли это? Пастернак так опешил от звонка самого „отца народов“, что не сумел защитить репутацию Мандельштама… Его выслали на юг России (может быть – в Эривань, которой посвящено одно из его поздних стихотворений?). Он оставался в этой ссылке до 39 года, когда ему разрешили вернуться в Москву. В этот приезд свой он читал какие—то свои стихи, будто бы всех поразившие блеском. Затем поэт опять оказался где—то в провинции, там и застала его война. При наступлении германских войск он с перепугу собирался бежать куда глаза глядят, выскочил во двор дома, где проживал, и сломал себе ногу. Как раз в это время оказались у дома немцы и пристрелили его».[947]