В тоне Сэла сквозила обида.

– Вы знали, что он был здесь? – спросил я.

– Кто? – кротким голосом переспросил Сэл.

– Александер.

Сэл улыбнулся, на мгновение оскалив зубы.

– Конечно. Это я его пригласил. Дела, знаешь ли. Но мы все решили еще до вашего появления. – Небрежным жестом Сэл отмахнулся от этих слов, как будто речь шла о сущем пустяке. – Теперь будет лучше, – сказал он. – Увидите. Мы с Александером пришли к полному взаимопониманию. – Дядя расстегнул свой безупречный смокинг и тут же снова застегнул на все пуговицы, словно ему нравилось быть скованным. – Все закончилось. Идите. А то вас качает, – опять отмахнулся дядя, но уже от нас.

– Что закончилось? – спросила Эстер тихим, ровным голосом без эмоций.

– Все как в вашей песне, – ответил Сэл. – В песне о Пандоре. Мне она очень понравилась. Как вы там пели? Тайна раскрыта. Теперь всем все известно. Александер знает, что я в курсе. Все знают. Вы под моей защитой. Вы оба. Так что все закончилось.

Я покачал головой. Не закончилось! Все только начиналось. Недостающий палец запульсировал, а ладонь Эстер, зажатая в моей руке, напряглась.

– Ступайте уже, – прогнал нас Сэл. – Увидимся завтра. На концерте.

Наверх нас сопроводили два Тони. Элроя в лифте уже не было. На дежурство заступил его сменщик, и он упорно отводил глаза от всех нас. На манжете правого рукава Жердяя краснели капельки крови. Когда я указал ему на это, Жердяй пожал плечами и скрестил руки, чтобы скрыть кровь, а глаза поднял к потолку. До нашего этажа мы поднялись молча.

– Ты теперь с нами, Бенни. Все будет хорошо. Вот увидишь, – сказал Тони-толстяк, когда за нами четырьмя закрылась дверь и лифт уехал вниз.

Длинный коридор был безлюден. Но я не ощущал ни спокойствия, ни уверенности в этой тишине.

– Теперь все знают, что ты под защитой Сэла, – снова заверил меня Тони, но, судя по его постоянным напоминаниям, сам он тоже не был в этом убежден.

– Все прекрасно знали, кто я, и прежде. А пальца у меня больше нет, – возразил я, отбив у Толстяка охоту повторять свою сомнительную мантру.

– Хотите, мы подождем здесь немного? – спросил он, когда мы подошли к двери нашего номера.

– А это нужно, Тони? – тихо спросил я.

– Не-а. Не нужно, – успокоил меня Толстяк, но не ушел, а вместе с Жердяем прислонился к стене, дожидаясь, когда Эстер достанет из сумочки ключ.

Она отперла номер и широко распахнула дверь.

– Спокойной ночи, Эстер, – мягко произнес Жердяй.

– Спокойной ночи, – ответила она, залетев внутрь.

– Ты ее пугаешь, – прошипел я.

– Давай, парень, заходи, – извиняющимся тоном поторопил меня Толстяк. – Как только ты закроешь за собой дверь, мы уйдем. Уважь нас. Эта пара недель выдалась странной.

Я зашел в номер и захлопнул дверь. Эстер сидела на краю кровати – спина прямая, как стержень, но туфли сброшены. А вот стеклянная маска с ее лица не исчезла, и, ощутив потребность в паузе, я прошел в ванную. Меня поприветствовало мое отражение, и я тут же отвернулся. Опершись на бортик ванной, я взял стакан, который оставил у раковины, и подставил его под струю воды. На поверхность вынырнул палец – с аккуратным ногтем и бледной кожей, отрубленный чуть ниже верхнего сустава. Стакан выскользнул из моих рук.

– Сукин сын! – взревел я и уставился на отвратительный обрубок.

Он изогнулся посреди осколков, словно подзывая меня к себе. На долю секунды я даже подумал, что кто-то вернул мне мой палец.

– Бенни? – резко ворвался голос Эстер.

«Закрыться!» – Я с облегчением обнаружил, что запер дверь.

– Бенни? Ты в порядке?

– В полном, Бейби Рут. Я просто уронил стакан. Не заходи. Я не хочу, чтобы ты порезала свои ножки.

Это был палец белого мужчины – большой и усеянный старческими крапинками. Отрезанный безымянный палец. Почти как мой. Но, черт возьми, это точно не мой. Схватив тряпку, я выудил его из стеклянных осколков, кинул в унитаз, закрыл крышку и спустил, затем бросил тряпку и остатки стекла в мусорную корзину. Крови на полу не было, кровавых подтеков в ванной тоже. И никаких больше сюрпризов я не заметил. Я рывком распахнул дверь, напугав Эстер.

– Не заходи сюда. Я не закончил. Может, где-то еще остались осколки, – предостерегающе рявкнул я.

Подбежав к двери номера, я открыл ее и выглянул наружу. Но оба Тони уже ушли, и коридор был таким же пустым, как в момент нашего возвращения.

– Бенни? – послышался за спиной оклик Эстер.

Я заколотил в дверь на противоположной стороне коридора.

– Я просто хочу пожелать им спокойной ночи, – сказал я Эстер.

– Но уже два часа, – возразила она.

Теперь ее пугал я. Пугал… и был напуган сам. Напуган – не то слово. Я пребывал в ужасе: дыхание перехватывало, сердце колотилось о ребра так, словно готово было выпрыгнуть из груди.

На стук ответил Мани. Кожа на его лице сморщилась ото сна. Глаза насторожились.

– Что стряслось? – пробормотал он.

Мои легкие сдались; воздух со свистом прорвался в щелку между губ.

– Вы в номере все? – спросил я на удивление спокойным тоном. Я умел притворяться.

– Да. Мы все тут. И между прочим, мирно спали. А где вы двое были? – Осмотрев красное платье Эстер и мой смокинг, Мани вперил в меня обвиняющий взгляд.

– Семейные дела, – ответил я. – Но мы все уладили. Я не сообразил, что уже так поздно. Извини, что разбудил.

– Что за семейные дела? Мы же все здесь.

– Вот и хорошо, – кивнул я. – Ладно. Спокойной ночи, – развернулся я, собравшись уходить.

– Что случилось, Ламент? – повысил голос Мани.

– Ничего. Мне просто надо было тебя повидать.

– Ну… вот он я… здесь…

– Спокойной ночи, Мани, – повторил я в надежде, что он отстанет. Я не собирался сообщать ни ему, ни кому бы то ни было еще о своей находке.

– Кто-то нуждается в молитве? – выкрикнул из глубины комнаты Элвин.

– Никто в ней не нуждается, – буркнул Мани. – Спи давай.

Настороженность в его глазах сменилась подозрительностью.

– Вы что, пьяны, Ламент?

– Нет. Просто… просто… – У меня совсем пропал голос.

– Вы напуганы.

– Эта пара недель выдалась странной, – процитировал я Тони-толстяка.

Рот Мани искривился в поисках верного отклика, но затем он кивнул, признав справедливость моего утверждения.

– У нас все нормально, – заверил он меня уже без всякой злобы. – Спокойной ночи, Бенни.

– Спокойной ночи, – попятился назад я.