— Здесь, слева, наша школа.

«Жалуется, что ничего не видит, а школу вслепую нашел».

— Не останавливай!

— Может быть, дождь немного унялся.

— Нет, не здесь. Поезжай дальше!

Тхавадзе все еще невнятно шептал что-то возле ее уха, когда ливень неожиданно прекратился и в замкнутое, отгороженное от всего сознание Маки вдруг проник лопочущий, как Джумбер над ухом, говор ручья в овраге.

Джумбер приподнял голову, огляделся и пересохшим от страсти ртом жарко выдохнул:

— Да, здесь…

«О чем он?» — мелькнуло у Маки. Но она, лежа навзничь с закрытыми глазами, сдерживалась изо всех сил, только бы не дышать глубоко, коротко и часто, и потому промолчала.

— Здесь, Мака, увидел я тебя в последний раз, вот здесь, где стоят колеса машины, где лежат наши головы. Здесь прошла ты… и ушла… А я лежал за оврагом, за ивами, на гнилом пне, и красные муравьи кусали меня… О, как они мучили меня, Мака…

Мака толкнула его в лицо, высвободилась, потом приподнялась и глянула из машины.

«Неужели мы стоим на дороге?»

Вдалеке показались фары автомобиля.

«Да, на дороге… Скоро он разденет меня на глазах у всех. Это началась месть».

— Зачем ты привез меня сюда? — простонала Мака, но не стала слушать ответа. Она знала, зачем привезли ее сюда. Ее отдали тому, лежащему за оврагом, в трухлявом пне. Мужчина, обнимавший ее сейчас, был не сегодняшний многими почитаемый Джумбер Тхавадзе, а тот грязный чесоточный босяк, которого она ненавидела всеми фибрами своей души. Мака и сама удивлялась, за что она так ненавидела его, — за его любовь? Нет. И не за то, что шея у него под скулой краснела и шелушилась от чесотки. Нет — она ненавидела его, как злосчастье, как рок, как судьбу, от которой не уйти, которая когда-нибудь добьется своего; и вот сбылось, свершилось, и с пронзительной остротой она вдруг почувствовала кислый запах пота, исходящий от латаной, выгоревшей блузы, и у нее перехватило дыхание. Борясь с тошнотой и головокружением, она стала шарить рукой, чтобы нащупать дверь и опустить стекло, но ей не хватило воздуха, и она в ужасе крикнула:

— Я задыхаюсь! Открой окно!

Тхавадзе толчком распахнул дверь. Но тот чесоточный босяк лежал рядом, за оврагом, и оттуда тянуло все тем же запахом потной латаной блузы, и не было ей спасения.

— Скорее!.. Увези меня… Подальше отсюда!..

Мака не знала, сколько они ехали и куда, но в окно все время задувал мокрый ветер, и дышать стало легче. Когда они остановились, в первое мгновение ей показалось, что она опять задохнется, но ветер продувал машину насквозь, и слышался гул воды.

«Уж не назад ли он вернулся?» — вспыхнула Мака. За окном было темно. Если б вода шумела поблизости, она все-таки разглядела бы ее, но гул доносился откуда-то снизу и не походил на говор ручья, в котором плещутся гуси. Далеко внизу мерцали редкие огоньки, и глубокое ущелье словно из преисподней доносило стон и ропот реки. На обочине, у самых колес машины, тесно стояли в ряд белые бетонные столбики.

— Я куплю папирос! — сказал Джумбер и обождал, не ответит ли она чего-нибудь.

«Он не думал, что я останусь с ним так долго… Но где он собирается купить папиросы в такое время? Наверное, поблизости есть столовая».

Тхавадзе в раздумье открыл дверцу и вышел.

«Вернется и спросит, куда ехать. Он думает, что я опаздываю домой».

Она смотрела вслед Джумберу, пока тот не исчез в темноте, потом воровато приподнялась, перегнулась через спинку переднего сиденья и пошарила рукой. Пусто. Прислушалась: дул ветер, да внизу в ущелье шумела река. Она вдруг заторопилась, вышла из машины к обрыву. Каблучки туфель сразу погрузились в размякшую землю. «Ах, это я знаю!..» — словно с досадой подумала она.

Ветер раздул ее платье. Она опять прислушалась, потом открыла переднюю дверцу и стала шарить по коврику, застилавшему пол. Не нашла того, что искала, но вспомнила про карман на чехле сиденья и нащупала его легко, как собственный. Там лежала коробка спичек. Папирос действительно не было. Она вынула одну спичку, смочила, переломила надвое, потом наклонилась к колесу машины, провела рукой по заляпанному ободку, нащупала ниппель и вставила. Так однажды Гоча спустил покрышки на самосвале Авксентия, — Мака тогда сильно поругала его!..

Струя теплого воздуха вырвалась из колеса и выкинула занозу. Мака вставила новую, придержала и втиснула еще одну половинку. Спички наконец вклинились туго и застряли. Она тут же перешла к заднему колесу. Когда и из него с сипением вылетел воздух, она подумала перебежать на другую сторону, но побоялась, что Джумбер застанет ее, и остановилась над обрывом между белыми бетонными столбиками. «Он увидит меня и не подойдет, пока я не сяду в машину».

Из темной зияющей глубины слышался рокот и плеск вздувшейся реки. За чернотой, по ту сторону ущелья, мерцало несколько тусклых огоньков…

Сверху, громыхая кузовом, катился порожний грузовик. Мака повернулась спиной к дороге. Шофер еще издали заметил в свете фар легковую машину и женщину на обочине. Он совсем замедлил ход. Поравнявшись с женщиной, протяжно свистнул — Не упрямься, красотка! Клянусь предками, будет мальчик!.. — И рванул машину с места.

После этого Мака не слышала пи ветра, пи стонов и вздохов реки в ущелье. Она слышала только шипящий поток воздуха, вылетающего из покрышек, и как только в переднем колесе звук этот ослаб и стих, она подошла, вынула спички из клапанов и отбросила подальше. Не дождавшись, пока заднее колесо совсем осядет, она и с ним проделала то же самое.

Но Тхавадзе пришел еще не скоро.

Мака сидела в машине, откинув голову на спинку сиденья.

— Он спал, Мака, — заглядывая в опущенное окно, объяснил Тхавадзе свою задержку.

«Напоминает, что уже поздно… Сейчас я скажу еще одну ложь, она не отяготит меня слишком».

— Поедем! — негромко сказала она.

«Хочет опять сесть ко мне, но боится, что я слишком опоздаю домой».

— Я хочу заехать к Нуце.

— Да, в самом деле, Мака… К Нуце.

«Что он, как заведенный, после каждого слова твердит мое имя. Не верит, что это действительно я, или мне напоминает меня самою?.. Когда поверит, тогда и мне напомнит… Но я не должна допустить до этого…»

— Нет, нет, и к Нуце уже поздно. Не хочу! — она, словно разнервничавшись, замотала головой. — Поедем! Поедем сейчас же!

Тхавадзе придавил ногой окурок, постоял, словно раздумывая. Потом быстро сел в машину и включил мотор.

«Что он надумал? Небось решил в другом месте бросить меня в