— А стоит ли тогда жить... вообще? — пробормотала она себе под нос, прильнув к стеклу электробуса, — Надо оно... вообще?

Ведь с работы уволили, Никиты больше нет, а весь этот кошмар, происходящий в стране... Даша сглотнула, испугалась своей мысли и по какой-то причине решила подумать плотнее.

Что будет дальше? Завтра хотя бы? Даша понятия не имела. На карте осталось порядка тысяч четырёх, и все они, вместе большей частью расчёта зарплаты, уйдут за квартиру. И останутся копейки, на которые нужно будет как-то прожить... Стоило, наверное, наступить себе на горло и поехать на работу. Хотела ведь стать актрисой — а какая из неё вышла бы актриса? Дерьмовая, раз не смогла сегодня взять себя в руки и сыграть.

Всё происходило слишком сумбурно. Даша запуталась в отчаянии и боли, которая оставляла пустоту. Нет, так жить нельзя. Нужно было что-то делать.

По пути до дома Даша зашла в магазин. Купила сигарет, зажигалку — знакомая продавщица посмотрела на неё удивлённо, но всё же продала. Когда оказалась уже в почти родной обители, в которой жила последние два года, первым делом отправилась в ванну. Там в шкафчике судорожными движением отыскала Никитины таблетки. Он частенько у неё ночевал и, если девушки оставляют в доме у парней косметику, одежду, то Ник оставил таблетки. Даша не особо знала, что они из себя представляют, но имеют успокаивающий эффект. Значит, что-то вроде снотворного.

«Можешь приехать ко мне часа через четыре?» — написала она дрожащими пальцами подруге. Дождалась утвердительного ответа и рвано выдохнула. Не хотелось, чтобы её нашли слишком поздно, не хотелось гнить. А в том, что Даше не только страшно жить, но и не хочется — девушка была уверена. Через четыре часа её уже не должны бы откачать. Скорая будет ещё добираться невесть сколько. Но просто так уйти будет неправильно. Подумав, написала на тетрадном листе «В моей смерти прошу винить Единое Государство. Дарья.» и оставила на видном месте — чистый стол, с аккуратно уложенным книгами за монитором компьютера.

Достала стеклянную тарелку, подкурила сигарету, закашлялась и положила её, тлеющую, в посудину. Теперь дома пахло тем запахом, который Даша раньше терпеть не могла, но которого ей ужасно в этот момент не хватало.

— Ты чего проснулась? — Никита сидит на краю кровати с сигаретой и смотрит на неё своими голубыми, пронзительными глазами.

— Да как-то не спиться, — шепчет Даша, подкладывая под щёку руку. Смотрит на него в ответ и печально улыбается.

— Ну-ну, милая, не плач, — Никита тянется к её щеке, чтобы смахнуть слезу, — Всё хорошо. Опять кошмар?

Даша сонно кивает, а глаза наливаются тяжестью. Неприятное чувство селиться в груди, будто тошнота, но Даша терпит.

— Я здесь, — Никита улыбается, — Я всегда буду здесь.

— Уйдёшь ведь на пары.

— Хочешь — останусь? — предлагает он, а глаза смеются. — Могу.

— Давай. — Даша уже едва различимо бормочет, а веки с лёгким макияжем закрываются. — Встреть меня, пожалуйста после ра...

Заходит солнце, просыпается мафия. Вместе с алкоголиками и наркоманами, вместе с нацистами и пацифистами, а то и состоя из них, она творит свои дела кулаками и пушками, бутылками и иглами, а иногда даже просто решает спокойно поговорить.

— Грач, ты думаешь, он вообще объявится? — спросил стоящий рядом, низким и тупым голосом.

— Не хочет потерять работу — объявится. — ответил Грач с электронной сигарой в зубах. — Не объявится — найдём и набьём морду через часик. За такую хуйню надо отвечать.

Грач выглядел самым приличным — пиджак, белая рубашка, брюки и дорогие часы. Из-под воротника всё равно выглядывали татуировки, но, в отличие от остальных братков, тот их хотя бы пытался спрятать.

Трое сидело за барной стойкой и потихоньку заливали в себя водку. Один сидел на самой стойке и мотал ногами. Бармен переместился в самый дальний угол и грустно провожал взглядом обычных посетителей — те быстро сваливали при виде широкоплечих татуированных тупых мужиков. И всё же татуированные неплохо заплатили за аренду всего клуба на пару часов предстоящей беседы — достаточно, чтобы смириться с отсутствием клиентов в этом время.

Осталась одна парочка: блондинка лет тридцати на шлюховатый вид и двадцати на говор, и хмурый молчаливый мужчина, который слушал её щебет, косился на братков, но как будто не считал их достаточной угрозой.

Виновник собрания прошёл в помещение не один. По левую руку от него хромал рыжий парень с аккуратно забранными волосами на затылке. Совершенно выбивался из контингента хлипким телосложением, в отличии от того же виновника — широкие плечи, высокий, одетый в расстёгнутую косуху. Производил впечатление то ли оборванца, то ли клоуна — штаны в нашивках, волосы зелёные, поставленные в ирокез сантиментов на пятнадцать.

Провожали не ординарную парочку ещё двое бугаев, но остановились у двери.

Оба были настроены мрачно, но рыжий — ещё и зол. Тяжёлый взгляд серых глаз вальяжно окидывал собравшихся.

Разговор:

— Док, а может я один?

— Захлопнись. Одного я тебя туда не пущу.

остался за кадром, ещё у Герасима дома, пока Доктор его дожидался.

— Идёт, пидорас, даже подстилку захватил, — еле различимый шёпот и дикий ржач от ребят за стойкой.

— Эй, ты! — Грач приветственно махнул рукой. — Проходи, чувствуй себя, как на допросе. Друг твой пусть идёт в сторонку и не мешает. Димка, налей ему чего, — это в сторону бармена. А потом уже снова Герасиму. — Дошла информация, что ты крысятничаешь.

Тут уже братки собрались, приготовились наброситься, если вдруг виновник торжества решит что-то учудить.

— Вчера Зайца повязали, а он, вообще-то, за важную точку отвечал. Кто теперь на его место встанет? Ты? А ведь ты последний поставлял ему товар. Какие твои аргументы?

— Вина. Красное, полусладкое, — бросил Доктор бармену, устраиваясь возле стойки, но не садясь. Трость держал на первый взгляд не удобно, но репутация странного оправдывала. Да и вряд ли из собравшихся его вообще кто то знал.

— А я Зайцу мамка? — изогнул одну бровь Герасим, сложив руки на груди. — Охуеть теперь. Ну видел я его три дня назад, отдавал что просил. Разбежались там же. Мне нахер клиента большого подставлять?

Не знакомые рожи нервировали. Вроде сидели смирно, ждали команды, но кто-нибудь да пройдёт перед носом, зыркнет и выбесит. А беситься сейчас Герасиму было не вариант, даже нервничать. Поэтому стоял спокойным быком, а у стойки притаился спокойный удав.

— Если на меня кто-то гонит, то с ним надо выяснять чего ему надо, а не меня сюда дёргать. Я крысой не был никогда и становится не собираюсь.

— Не, ну реально пидор, нахера взял с собой этого?.. — со стойки кинули подозрительный взгляд, продолжая перешёптываться.