Это правда — разнообразные легенды об Унгерне ходят в Монголии уже без малого 100 лет. Самая распространенная из них — легенда о несметных сокровищах барона, зарытых им незадолго до того, как он попал в плен. В вопросе, что это за сокровища, версии расходятся. То ли казна дивизии, то ли награбленные Унгерном богатства. Но факт, что он сокровища где-то зарыл, считается непреложным.

Поначалу слухи гласили: барон закопал в разных местах четыре ящика с золотом. Затем число ящиков возросло до двадцати четырех, и в каждом якобы только золотых монет на три с половиной пуда, а еще — другие драгоценности и лично принадлежавший Унгерну сундук в семь пудов. Уже в феврале 1924 года выходившая в Харбине русская эмигрантская газета «Свет» напечатала приключенческую повесть Михаила Ейзенштадта «Клады Унгерна», будто бы основанную на реальных событиях. Повесть рассказывала о том, как смелые русские эмигранты пробрались в Монголию и искали клад Унгерна, попутно то и дело вступая в борьбу с вездесущим ГПУ.

Бывшие унгерновцы тоже рассказывали о кладах различные истории, даже рисовали и продавали наивным кладоискателям-иностранцам карты с указаниями мест, где якобы зарыты сокровища. Несколько американских экспедиций на этом деле просто прогорело. А в сентябре 1924 года в поиски клада включилась и резидентура ОГПУ.

* * *

Подробности этой удивительной истории раскопал доктор исторических наук Леонид Курас. Оказалось, что в архивах УФСБ по Бурятии хранится дело, в котором детально рассказывается о том, как чекисты пытались отыскать клад Унгерна и какую роль в этих поисках сыграл Блюмкин. Автор этой книги на всякий случай связался с Леонидом Курасом — профессором Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН, и тот подтвердил: да, всё так и было. По крайней мере судя по архивным документам.

Итак, в 1924 году сотрудникам резидентуры ОГПУ в Монголии, казалось бы, повезло. В местности Тологой-Дахту им удалось отыскать несколько деревянных ящиков с царскими кредитками и ценными бумагами. Однако они уже превратились в липкую червивую массу, а золота в ящиках не было.

В 1924–1925 годах чекисты искали золото Унгерна и в окрестностях Верхнеудинска (ныне — Улан-Удэ). Тогда они вели наблюдение за вестовым барона Михаилом Супарыкиным. Считалось, что он-то уж точно знает, где зарыт клад. Вскоре Супарыкин был арестован. Его привлекали к ответственности за участие в карательных операциях, однако 3 июня 1925 года Забайкальский отдел ОГПУ дело против Супарыкина прекратил. Клад тоже тогда не нашли. Два года спустя у чекистов появились сведения, что клад был вырыт в 1924 году, но где он теперь — непонятно.

В 1926 году бывший скотопромышленник Бер Закстельский, работавший когда-то в Монголии, рассказал своему приятелю, агенту Красноярского отделения Госбанка СССР Моисею Прейсу, о кладе в семь пудов золота, зарытом в Монголии в окрестностях Урги. Прейс проинформировал об этом сотрудников ОГПУ и предложил организовать экспедицию.

Десятого января 1927 года из областного отдела ОГПУ Верхнеудинска в Сибирское краевое управление ОГПУ Новосибирска и в окружной отдел ОГПУ Красноярска была отправлена аналитическая записка, в которой обосновывалась необходимость проведения операции по изъятию клада при соблюдении строжайшей конспирации. При этом предлагалось действовать в контакте с Яковом Блюмкиным, возглавлявшим в то время резидентуру ОГПУ в Монголии.

Красноярский окружной отдел дал добро. Тем более что Закстельский и Прейс все расходы взяли на себя. Поддержала местную инициативу и Москва, обратив, впрочем, внимание на препятствия, которые могут возникнуть из-за вмешательства монгольских властей. Однако в конце января 1927 года полномочное представительство ОГПУ по Сибкраю дало облотделу ОГПУ Бурят-Монгольской АССР[56] разрешение на проведение операции по изъятию ценностей и их вывоз, особо подчеркнув, что операция должна быть проведена без вмешательства монгольских властей.

Правда, Закстельский у чекистов особого доверия не вызывал — из-за его сомнительного прошлого. Непонятно, откуда он знал о точном месте, где зарыт клад. То ли сам участвовал в его «захоронении», то ли от кого-то слышал об этом. Но тогда от кого? В общем — странный человек. Мало ли, вдруг решит присвоить себе часть найденных сокровищ или вообще всё? В экспедицию делегировали и сотрудника ОГПУ Бурят-Монгольской АССР Якова Косиненко.

Изъятые ценности планировалось передать в распоряжение Красноярского отделения Госбанка СССР. О том, как чекисты собирались договариваться с монгольской стороной о вывозе сокровищ в Советский Союз, свидетельствует письмо начальника областного отдела ОГПУ Бурят-Монгольской АССР Ермилова Якову Блюмкину (письмо тоже сохранилось в архиве УФСБ по Бурятии).

В конце мая 1927 года Косиненко, Закстельский и Прейс выехали из Москвы в Монголию. Они выдавали себя за мелких коммерсантов и старались не привлекать к себе внимания. Впрочем, уже в Монголии Косиненко начал беспокоиться. У Закстельского там оказалось много знакомых, и всех интересовала цель его поездки.

Пятого июня Косиненко встретился с Яковом Блюмкиным, и они обсудили план предстоящей операции. На следующий день к чекистам присоединился председатель правления Монголбанка Дейчман (как легко понять, тоже далеко не монгол), который несколько охладил энтузиазм кладоискателей. Дейчман сказал, что Монголия не даст вывезти золото, так как проводит серию мероприятий по укреплению собственной валюты. Он предложил… продать это золото монголам за твердую валюту. Этот план одобрили — в том числе и полпред СССР в Монголии.

Шестого июня монгольским властям было подано заявление с просьбой разрешить проведение раскопок. Монголы разрешили, но поручили Министерству народного хозяйства курировать поиск и изъятие клада.

Монгольская сторона запросила 25 процентов стоимости клада в свою пользу. Остальную часть клада монголы соглашались купить, но только за тугрики. Переговоры продолжались несколько дней. В итоге был достигнут компромисс — предоставлялось право вести раскопки в присутствии комиссии из четырех человек (по два с каждой стороны).

Министерство народного хозяйства Монголии соглашалось покупать каждый золотник (4,266 грамма) золота по 5 тугриков 75 мунгу (по курсу 9 тугриков 50 мунгу за каждые 10 рублей). При расчете министерство удерживало из причитавшейся ему суммы 10 процентов в доход Монголии на оплату пошлин. Золотые изделия, имеющие художественную ценность, разрешено было вывезти на общих основаниях согласно таможенным установкам.