О своем доме, жене и сыне он никогда не упоминал, приглашения прийти в гости отклонял вежливо, но неуклонно.

Нина слегка презирала его за старомодность и неумение приспосабливаться. Разве не мог он сам учредить охранное агентство? Тут ни особых денег, ни особого ума не надо. Но он предпочел скоблить кожи на китайском заводе. Впрочем, ей как раз требовался человек, который будет держать в кулаке ее охранное воинство и не полезет в конторские дела.

Лазарев был одним из самых активных деятелей русской эмиграции в Шанхае. Он все время кому-то помогал, что-то организовывал, но эта часть его жизни была скрыта от Нины. Она не интересовалась подробностями, а Лазарев не пытался привлекать ее к своим бесконечным заседаниям, сборам пожертвований и празднованиям годовщин.

Забастовка была на руку Нине. Китайские купцы боялись как разгулявшейся черни, так и иностранных солдат и охотно нанимали телохранителей. Русские не были для них врагами вроде японцев и англосаксов, и в то же время они не могли принадлежать к Зеленой банде, от которой в Шанхае не было спасения: один раз попадешь на крючок к Большеухому Ду – будешь всю жизнь на него работать.

Дела охранного агентства настолько поглотили Нину, что она вовсе забросила студию. Теперь там правила Бинбин. Она посоветовала Нине снять новое помещение во Французской концессии и выкупить у иезуитов Го и остальных художников.

Бинбин полдня проводила на съемочной площадке, а потом до ночи сидела в студии. Как Нина и думала, другие издатели передрали ее идею, лишь только обнаружили, что календари с китайскими красавицами в модных платьях хорошо разошлись в прошлом году. Бинбин опасалась, что к ноябрю распространителей завалят подделками. Выход был только один: рисовать знаменитых актрис и подписывать с ними контракты, чтобы они позировали лишь для ее студии. Но барышни быстро смекнули, что на их услуги есть спрос, и подняли цены.

Бинбин просила у Нины денег:

– Если мы им не заплатим, это сделают другие!

Нина сомневалась: охранное агентство приносило ей стабильный доход, а от студии прибыль была грошовой. Бог его знает, окупятся ли расходы на актрис… Конкуренты возьмут и нарисуют их по фотографии. Судиться с ними бесполезно, в таких делах надо либо бандитов звать на помощь, либо заставлять своих охранников выкручивать руки. На это Нина не могла пойти.

Бросать студию на произвол судьбы она тоже не хотела – это значило бы, что Хью Уайер ее победил. Нина понимала, что он и думать забыл о ней – у него своих бед по горло, но последнее слово должно было остаться за ней.

Дела Уайеров были плохи: клиентами их страховой фирмы являлись английские экспортно-импортные компании. Именно они больше всех пострадали от забастовки, и, чтобы компенсировать потери, они одновременно потребовали выплаты страховых сумм.

Кроме того, Генеральный профсоюз настойчиво добивался наказания Хью как человека, ответственного за гибель студентов. Китайцы весь город обклеили плакатами: «Смерть преступникам: комиссару полиции Макэуэну, его заместителю Уайеру и инспектору Эверсону, отдавшему приказ о расстреле!»

Нина с упоением следила за ходом событий. Казнить Уайера, конечно, не казнят, даже не посадят, но так просто он не отделается. При этом в день трагедии его вообще не было в участке – он ездил на охоту. Но кого в Шанхае волнуют вопросы вины?

Верно, Хью первый раз в жизни оказался в ситуации, когда его обвиняли в том, чего он не совершал.

Нина почти забыла, как это восхитительно, когда тебя обнимает любящий мужчина, когда утром под одеялом натыкаешься на его руку и тихонько гладишь ее – просто так. Она приподнималась на локте, смотрела на спящего Клима. Густая бровь. Под закрытым веком быстро двигается зрачок. Горько-сладкая нежность.

Примирение с Климом было неожиданным. Нина так мечтала о Даниэле Бернаре – всего несколько дней назад, – а теперь она дотрагивалась до жестких волос Клима – легко-легко, только подушечками пальцев, – и каждый раз по нервам пробегал горячий разряд – а-ах!

Было в этом что-то животное, земное, но Нина настолько истерзала себя сложными чувствами, что ей хотелось именно простоты. Встретились два человека без прошлого и будущего и стали жить вместе, потому что им хорошо друг с другом здесь и сейчас.

Они как будто существовали в пузырьке воздуха, куда не было доступа никаким явлениям внешнего мира. Впервые за много лет Нина ощутила покой – пусть временный, пусть незаслуженный.

О Даниэле она старалась не думать. Он слишком больно ранил ее гордость; она слишком напугалась, когда их почти застали на месте преступления.

Единственное, что Нина себе позволила, – это расспросить Клима об Аде. Даниэль отзывался о ней пренебрежительно, но что-то не давало Нине покоя, как будто эта девушка могла ей угрожать.

– Расскажи мне о ней, – попросила она Клима. – Вы почти два с половиной года спали в одной комнате, неужели между вами не вспыхнула искра?

Он рассмеялся:

– Это еще что! Однажды я целую неделю спал на артиллерийских снарядах – и тоже, представь себе, обошлось без искр.

Когда Ада приходила фотографироваться, Нина тайком подглядывала за ней в приоткрытую дверь. Ей показалось, что она похожа на «Девочку на шаре» работы Пикассо. Худенькая, изломанная до неестественности, в волосах нищенский цветочек. Она не ожидала от Даниэля подобной безвкусицы.

Впрочем, ее Клим тоже был – ни дать ни взять – произведение кубиста: широкие угловатые плечи, треугольное лицо.

Клим подрядился делать репортажи для агентства «Рейтер» – газеты всего мира писали о шанхайской забастовке, и спрос на новости был высок. Он возвращался под вечер – усталый и переполненный впечатлениями. Подкидывал Китти к потолку, целовал ее в смуглый живот. Делал вид, что рассказывает ей, а не Нине о том, как ходил в университет – смотреть на студентов, которые рисуют патриотические плакаты и варят особый лак, намертво приклеивающий бумагу к стенам.

Все было как восемь лет назад, когда Клим пришел к Нине жить в дом на Гребешке. В стране происходило черт-те что: безумные большевистские декреты, разгон Учредительного собрания, война, митинги, – а они наблюдали за этим, будто зрители в театре, смешили друг друга и целовались.

То счастье тоже было внезапным, и точно так же Нина забыла о своих планах и убеждениях. Просто попросила Клима остаться. «Я же говорил тебе, что будет хорошо, – смеялся он. – А ты не верила».

Кто бы мог подумать, что их ждет…

Наученная горьким опытом, Нина инстинктивно оглядывалась по сторонам, пытаясь предугадать, с какой стороны ждать беды. Следователь пригрозил Климу депортацией, а генерал Глебов, хоть он и выжил после покушения, мог заподозрить его в связях с большевиками. Казаки – народ горячий…

– Я смогу постоять за себя, – пообещал Клим, когда Нина рассказала ему о своих страхах.

Но она сама решила кое-что предпринять.