Юзуф и Зулейха бегут уже долго. Старые ели протягивают лапы, колют плечи, руки, щеки. Звенит, гремит, гудит под ногами Чишмэ. Круглая поляна хлещет по коленям высокими травами.

Зулейха останавливается перевести дух, дышит тяжело, хватает воздух ртом; от быстрого бега нос и горло режет – больно. Мимо проплывают кусты, стволы, кроны; яркая зелень сверкает изумрудом, вспыхивает проблесками солнца, бьет по глазам – больно. Под ногами зыбко, обманчиво мнется хвоя, то и дело топорщась острыми камнями шишек; корни деревьев вяжутся узлами, цепляют башмаки; глинистый подъем крут и жесток, ступать – больно. Больно ногам, больно спине, больно в груди; в горле, в животе, в глазах – везде.

– Скажи – и я останусь, – Юзуф опять останавливается, ищет ее глаза.

Нет сил посмотреть на него. Не поднимая лицо, Зулейха толкает сына дальше: вперед, вверх.

Нестерпимо ярким, раскаленным цветом горят красноствольные сосны. Качаются под ногами мшистые валуны, норовя скинуть Зулейху. Мелкие зубцы колючек на раскидистом сухом кустарнике рвут платье. Вот и вершина утеса: слепящая, до рези в глазах, синева Ангары; неприметная, почти звериная тропинка вниз, к реке: Юзуфу – туда.

– Мама.

Вот он стоит перед ней – высокий, нескладный, виноватый. Она отворачивает взгляд: молчи, сынок, не делай больнее.

– Мама.

Юзуф протягивает руки, хочет обнять на прощание – она выставляет ладони вперед: не подходи! Он хватает ее руки, сжимает в своих – Зулейха вырывается, толкает его вниз: уходи – скорее, немедленно, сейчас. Сжимает зубы – держит боль, чтобы не выплеснулась.

Беспомощно, потерянно он смотрит на нее, затем опускает глаза, шагает к обрыву. На краю оборачивается – мать прижала ладони к горлу, отвернула лицо. Он выдыхает резко – и ныряет с утеса вниз, по извилистой тропке меж валунов, ссыпается по шуршащим камням, перебирает ногами, летит. Ангара раскрывает широкие синие объятия, приближается, небо – удаляется.

Уже внизу, у прибрежных кустов, Юзуф останавливается, находит глазами тоненькую фигурку на вершине, машет рукой – мать стоит неподвижно, как каменный столб, как дерево; бьются по ветру ее длинные полураспустившиеся косы. Кажется, она так и не посмотрела на него.

Он юркает под зеленые сугробы зелени у воды. Отвязывает лодку, отталкивается ногой – течение тотчас подхватывает его, несет, устремляет вперед. Юзуф вставляет весла в уключины, плещет ледяной водой на разгоряченное лицо. Оборачивается, вновь тянет руку в далекую вышину – мать по-прежнему не шевелится, лишь ветер треплет легкий ситец старенького платья.

Зулейха не смогла удержать боль внутри, и боль выплеснулась, затопила все вокруг – блескучую ангарскую воду, малахит берегов и холмов, утес, на котором стоит Зулейха, небосвод в белой пене облаков. Чайки режут лезвиями крыльев воздух – больно, ветер гнет лохматые верхушки елей – больно, весла Юзуфа вспарывают реку, унося его за горизонт, к Енисею, – больно. Смотреть на это – больно. Даже дышать – больно. Закрыть бы глаза, не видеть ничего, не чувствовать, но…

Да Юзуф ли это там, на середине Ангары, в крошечной деревянной скорлупке? Зулейха вглядывается, напрягает острое охотничье зрение. В лодке стоит и отчаянно машет ей руками мальчик – темные волосы растрепаны, уши вразлет, загорелые ручки тонкие, хрупкие, голые коленки в темных ссадинах: семилетний Юзуф уезжает от нее, уплывает, прощается. Она вскрикивает, вскидывает руки, распахивает ладони – сынок! И машет, машет в ответ обеими руками – так сильно, широко, яростно, что вот-вот взлетит… Лодка удаляется, уменьшается – а глаза ее видят мальчика все лучше, яснее, отчетливее. Она машет до тех пор, пока его бледное лицо не исчезает за огромным холмом. И еще много после, долго машет.

Наконец опускает руки. С силой, намертво затягивает узел платка на шее. Поворачивается спиной к Ангаре и уходит с утеса.

Зулейха побредет, не замечая времени и дороги, стараясь не дышать, чтобы не множить боль. На Круглой поляне заметит идущего навстречу человека, седого, хромого, с палкой. Они с Игнатовым увидят друг друга и остановятся – он на одном краю поляны, она на другом.

Он вдруг поймет, как постарел: потерявшие зоркость глаза не смогут различить ни морщин на лице Зулейхи, ни седины в ее волосах. А она почувствует, что заполнившая мир боль не ушла, но дала ей вдохнуть.

Абыстай – супруга духовного лица

Ага – почтительное обращение к старшему мужчине

Аждаха – дракон

Албасты – женский демонический персонаж в мифологии

Алла – Аллах

Алла сакласын! – Да защитит нас (меня) Всевышний!

Басу капка иясе – дух околицы

Бичура – домовой, низший дух

Дэв – злой дух, антропоморфный великан

Жалмавыз – мифологическая старуха-великанша, обжора и людоедка

Жаным (ласковое обращение) – душа моя

Жебегян тавык – мокрая курица

Зират иясе – дух кладбища

Иясе – домовой, дух

Калым – выкуп за невесту

Камча – кнут, плетка

Каплау – покрывало

Кашага – подзор по краю матицы в избе

Кереш – татарская национальная борьба

Киштэ – полка под потолком для складирования постельных принадлежностей

Кота – короткие домашние валенки

Кош-теле – мучная сладость

Кульмэк – платье, рубаха

Курбан (Курбан-байрам) – мусульманский праздник жертвоприношения

Кыз-куу («догони девушку») – конная игра

Кызылык – конская колбаса

Кюбелек (кличка коровы) – Бабочка

Лэгэн – таз

Лэукэ – полка в бане

Ляухэ («хранимая скрижаль») – настенный коврик с изречением из Корана

Михраб – молитвенная ниша в мечети

Ошкеруче – родовые жрецы, знахари, целители

Пэри – мифологический дух в образе девушки

Сандугач (кличка лошади) – Соловушка

Су-анасы – водяная

Субхан Алла! – Свят Аллах!

Сяке – большая лавка, широкие нары

Табан – стол, место приема пищи

Тастымал – длинное вышитое полотенце

Таш – камень, также могильный камень

Ташкиль – система надстрочных и подстрочных знаков в арабском письме

Туй – праздник, свадьба

Тур – почетный угол в избе

Тэнке – монета

Убырлы карчык – кровожадная демоническая старуха, ведьма, упыриха

Улым – сын мой, сыночек

Ураза (Ураза-байрам) – мусульманский праздник в честь окончания поста Ураза