И местные помещики, уже приготовившиеся к «пугачевщине» – к кровавому крестьянскому бунту, в восторге славят графа, умело расстрелявшего безоружных крестьян.

Но волнения крестьян продолжаются, и всюду их беспощадно подавляют солдатские пули. Только наступившая весна– время сеять – погасила взрыв.

Выяснилось, что недовольна и молодежь.

Александр был совсем поражен: при отце пикнуть не смели. Он ввел послабления в цензуру – дал возможность говорить, расширил права университетов, разрешил молодым ездить за границу! И вот теперь ему сообщают, что студенты собираются на «сходки» (собрания) по поводу расправ над крестьянами в Бездне. На сходках они смеют ругать его Манифест – цитируют злую строчку поэта Некрасова: «Довольно ликовать! – шепнула Муза мне – Пора идти вперед. Народ освобожден, но счастлив ли народ?»

Третье отделение сообщает тревожные сведения о настроениях молодежи.

И уже 13 апреля 1861 года великий князь Константин Николаевич запишет в дневнике: «Я всегда ужасно боюсь, когда затрагивают этакие вопросы (о поведении молодежи. – Э.Р.), потому что тут открывается широкое поле для ретроградной партии».

Умный Костя первым понял, что молодежь станет главным козырем в игре ретроградной партии. Так оно и случилось.

Обиженный император решил проучить студентов, напомнить им времена отца.

И, как писал во времена его отца в своей пьесе «Горе от ума» великий Грибоедов: «Я князю Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам. Он в три шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит».

Именно так поступил наш Янус: назначил в министры просвещения адмирала (графа Путятина), в попечители Петербургского университета – генерала (Г. Филиппсона), а в ректоры университета – отставного полковника (А. Фитцума фон Экстеда). Всем этим уже шестидесятилетним воинам государь определил задачу – строгими мерами отбить раз и навсегда у студентов охоту «совать нос, куда не следует».

Военные деятели, переведенные на ниву просвещения, решили, что вся беда в отсутствии дисциплины и притоке бедноты в университеты. Беднота – она и есть рассадник вольномыслия. Решено было отменить льготы для неимущих студентов, и обязать всех вносить плату за обучение (65 процентов студентов имело льготы), оставшихся студентов поставить под военный контроль. Для этого ввести особые книжки (матрикулы), представлявшие собой и пропуск для входа в университет, и запись всех сведений о студенте (успеваемость, поведение и т. д.). Чтобы не допускать обсуждения этих мер, Путятин запретил всякие студенческие сходки.

Студенты разъехались на летние каникулы, уже наэлектризованные слухами о новых правилах. И когда вернулись в сентябре, то неимущие студенты (то есть большинство) выяснили, что они оказались за бортом.

Но это была новая молодежь: прошло 6 лет нового царствования, больше четверти жизни этих молодых людей. Они выросли, уже не зная николаевского гнета. Они были напрочь лишены того страха, которое знало поколение императора. Они были дети «перестройки». И они не захотели покориться.

Так начались знаменитые студенческие волнения.

В это время царь, как всегда осенью, отправился в Крым – в благословенную Ливадию, в свою резиденцию – в белый ливадийский дворец. Он, как Создатель, отдыхал после Дней Творения.

А в это время в столице, во дворе университета собралась огромная толпа.

«Идемте говорить с попечителем!» – выкрикивали ораторы. «Заставим вернуть льготы!» – кричали другие молодые глотки. К университету подтягивались жандармы. Прискакали на лошадях изумленные генерал-губернатор Игнатьев и обер-полицеймейстер Петербурга, уже знакомый нам, Александр Паткуль.

«Имейте в голове одно – стрелять в нас они не смеют!» – кричали студенческие ораторы.

И случилось то, что никогда не видели доселе жители столицы. Огромная колонна студентов двинулась по Невскому проспекту к квартире попечителя Филиппсона. Шли жаловаться попечителю-генералу на министра-адмирала. По обе стороны студенческой колонны медленно, в такт с нею двигалась пешая и конная полиция. В арьергарде следовал отряд жандармов. Замыкали шествие генерал-губернатор Игнатьев и обер-полицеймейстер Паткуль на конях.

Испуганный Филиппсон отказался говорить со студентами у себя дома и согласился выслушать их только в университете.

И вот уже процессия студентов во главе с окончательно потерявшимся Филиппсоном шествует через центр города обратно, в университет.

По пути колонны были несколько дорогих парикмахерских. Увидев это шествие, французы-парикмахеры почувствовали знакомое. И они выбегали из своих заведений, потрясали кулаками, радостно кричали: «Революсьон! Революсьон!».

Адмирал – министр просвещения – Путятин посылал панические телеграммы в Ливадию: «Что делать?» Государь, наслаждавшийся солнцем и морем, благостно ответил: «Разберитесь с ними по-отечески». Старый адмирал помнил, что «по-отечески» в добрые николаевские времена означало высечь. К счастью, великий князь Константин Николаевич успел остановить расправу – спас всех от позора.

Лекции в университете были прекращены до выдачи мартикул. Университет закрыт. Объявили, что к занятиям приступят только те, кто согласится иметь зловредные книжки. И волнения продолжились…

Октябрь начался со стычек с полицией у университета. Толпы зевак собираются к университету смотреть на невиданное в России зрелище.

В отсутствие государя заседает Сенат… 12 октября огромная толпа студентов собирается во дворе университета. Звучат все те же зажигательные речи. Студенты, согласившиеся на матрикулы, захвачены энтузиазмом выступающих. И под рукоплескания товарищей демонстративно рвут свои матрикулы, швыряют их на мостовую. Перед входной дверью университета вырастает бумажный ковер.

И тогда наступает время ретроградов. Сенат и Синод принимают решение.

К университету отправлены гвардейцы – полувзвод Преображенского и взвод Финляндского полков. Они запирают в университетском дворе находящихся там студентов, арестовывают их. Потом солдаты образуют коридор, сквозь который начинают выводить арестованных. И тогда студенты, находившиеся на улице, с палками бросаются на гвардейцев. Тотчас следует команда, которую так ждали солдаты: «В приклады!». И как писал военный министр Д. Милютин: «Раздраженные солдаты начали расправляться не на шутку».

И вскоре 270 избитых студентов ведут в Петропавловскую крепость и по дороге они матерят власть.

«Крепость была переполнена» (Д. Милютин). Шестерых с ранениями отправили в госпиталь. Студенческие волнения перекинулись в Москву и в провинцию. И всюду их усмиряли жандармы и полицейские.

Так государь сделал первый шаг к Екатерининскому каналу.

Незадолго до студенческих волнений в Москве был арестован некто Петр Заичневский, студент Московского университета, которому вскоре предстоит сыграть весьма роковую роль.