Сидя в кровати, они пили чай и курили. Ей на ум пришло стихотворение Донна «Погребение», одно из ее любимых («Не троньте эту прядь, кольцом обвившую мое запястье»),{175} но цитировать Урсула остереглась, помня, какая неловкость вышла в прошлый раз. Вот был бы курьез, если бы в эту гостиницу попала бомба и никто бы не узнал, кто они такие и как оказались в этом месте, в одной постели, ставшей им могилой. После случая на Аргайл-роуд ее не покидало болезненно-мрачное настроение. Подобные эпизоды раньше не вызывали у нее такой реакции. А какую надпись, лениво спросила себя Урсула, выбрала бы она для собственного надгробья? «Урсула Бересфорд Тодд, стойкая до конца».

— Знаете, в чем ваша проблема, мисс Тодд? — Фред Смит затушил сигарету.

Взяв Урсулу за руку, он поцеловал ее открытую ладонь, и в голове у нее пронеслось: лови этот драгоценный момент, но вслух она только сказала:

— Нет, не знаю. В чем же моя проблема?

Этого она так и не выяснила, потому что за окном взвыла сирена и Фред заторопился:

— Черт, черт, черт, надо бежать на дежурство.

Впопыхах натянув одежду, он чмокнул Урсулу в щеку и вылетел из номера.

Больше она его не видела.

Кошмарным утром одиннадцатого мая она читала «Военный дневник внутренней безопасности»:

Время составления: 00.45. Тип сообщения: телетайп. Входящее/Исходящее: входящее. Тема: Портовое представительство Юго-Западной Индийской судоходной компании повреждено бризантным зарядом.

И Вестминстерское аббатство, и здания парламента, и штаб Де Голля, и монетный двор, и Дом правосудия. А до этого она своими глазами видела, как на Стрэнде полыхала и дымила гигантским фитилем церковь Святого Климента Датского. И простые люди с драгоценными простыми судьбами, жившие в Бермондси, в Айлингтоне, в Саутуорке. Этот перечень не кончался. Ее чтению помешала мисс Фосетт, которая сказала: «Вам сообщение, мисс Тодд», — и передала ей листок бумаги.

Ее подруга, у которой знакомая работала в противопожарной службе, прислала ей копию рапорта пожарной команды, с короткой припиской от руки: «Кажется он был твоим другом? Прости…»

Фредерик Смит, пожарный, убит при обрушении стены на пожаре в Эрлс-корт.

Дурень набитый, застучало у нее в голове. Дурень, дурень набитый.

Ноябрь 1943 года.

Эту весть принес ей Морис. Одновременно с ним прибыла тележка с утренним чаем.

— Можно тебя на пару слов? — спросил он.

— Чаю хочешь? — Она поднялась из-за стола. — Мы готовы с тобой поделиться, хотя нам и не полагается «оранж-пеко», «дарджилинг» и все прочее, что полагается вам. Да и печенье наше, боюсь, к вашему близко не стояло.

Буфетчица топталась поодаль, равнодушная к подтруниванию над незваным гостем из высоких сфер.

— Нет, чаю не надо, спасибо, — на удивление вежливо и мягко ответил он.

Она вдруг осознала, что Морис почти всегда кипит от плохо скрываемого бешенства (как странно всю жизнь пребывать в таком состоянии); в некотором смысле он напоминал ей Гитлера (до нее доходили слухи, будто Морис устраивает выволочки секретаршам. «Грешно смеяться, — протестовала Памела, — но удержаться не могу»).

Морис никогда не пачкал руки. Ему не доводилось бежать к разбомбленному дому, разрывать мертвых пополам, как хлопушку, наступать коленом на слежавшийся сверток из вязаного полотна и плоти, который раньше был ребенком.

Что ему здесь понадобилось, неужели опять явился читать ей нотации на предмет личной жизни? Ей и в голову не могло прийти, что он скажет:

— Вынужден тебе сообщить, — (он словно вещал с высокой трибуны), — что Тед, к сожалению, свое отлетал.

— Что? — До нее не сразу дошло. Как это «свое отлетал»? — Я тебя не понимаю, Морис.

— Тед, — повторил он. — Самолет Теда сбили.

Тедди был в безопасности. По завершении первого периода службы его отправили в оперативный тренировочный центр инструктором. Никакой не Тед — Тедди, командир эскадрильи, награжденный орденом «За боевые заслуги» (Урсула, Нэнси и Сильви присутствовали в Букингемском дворце и лопались от гордости). А потом он попросился обратно в летную часть. («Я чувствовал, что так надо».) Ее подруга из Министерства ВВС Анна говорила, что после второго периода службы в бомбардировочной авиации выживает один из сорока.

— Урсула? — окликнул Морис. — Ты понимаешь, что я говорю? Мы его потеряли.

— Потеряли — найдем.

— Нет. Он официально объявлен пропавшим без вести.

— Значит, он не погиб, — сказала Урсула. — Где это было?

— Над Берлином, пару дней назад.

— Он выбросился с парашютом и попал в плен, — сказала Урсула как о чем-то определенном.

— Боюсь, что нет, — сказал Морис. — Он сгорел. Не спасся никто.

— Ты-то откуда знаешь?

— Есть свидетели, из летчиков. Его видели.

— Кто? Кто конкретно мог его видеть?

— Понятия не имею. — Он начал терять терпение.

— Нет, — сказала она. И повторила: — Нет.

У нее заколотилось сердце, во рту пересохло. Перед глазами поплыл туман, испещренный точками, — пуантилистский пейзаж. Она была близка к обмороку.

— Ты в порядке? — услышала она голос Мориса.

«В порядке? — мысленно переспросила Урсула. — Как я могу быть в порядке?»

Голос Мориса доносился откуда-то издалека. Она услышала, как он зовет кого-то из девушек. Ей подвинули стул, принесли стакан воды. Девушка посоветовала:

— Мисс Тодд, опустите голову между коленями.

Это была мисс Фосетт, всегда доброжелательная.

— Спасибо, мисс Фосетт, — прошептала она.

— Мама тоже очень тяжело это восприняла. — Морис как будто удивился. Он никогда не любил Тедди так, как любила его вся семья. — Ну ладно, — он погладил ее по плечу; она постаралась не содрогнуться, — мне пора на службу, встретимся в Лисьей Поляне, — как бы между прочим сказал он, словно неприятная часть разговора завершилась и теперь можно просто поболтать.

— Зачем?

— Что зачем?

Она села прямо. Вода в стакане слегка дрожала.

— Зачем нам встречаться в Лисьей Поляне?

Она чувствовала, что заботливая мисс Фосетт все еще стоит рядом.

— Ну как же, — сказал Морис, — семьи в таких случаях всегда собираются вместе. Похорон ведь не будет.

— Не будет?

— Конечно. Тела ведь нет, — сказал он.

Неужели он пожал плечами? Да? Ее затрясло, она испугалась, что вот-вот упадет со стула. Хоть бы кто-нибудь ее поддержал. Только не Морис. Мисс Фосетт взяла у нее из рук стакан. Морис сказал: