Друзья не поняли речь Крикуна. Они поняли только то, что Крикун знает и понимает нечто запретное, с их точки зрения, и недоступное им. И написали совместный донос в Органы с просьбой спасти их товарища, подпавшего под чье-то дурное влияние. Вопрос о влиянии кого-то другого был бесспорен. Не мог же Крикун, который учился с ними в одной школе, читал одни и те же книжки, хуже одевался, хуже питался, реже ходил в кино, совсем не ходил в театр и не имел умных взрослых друзей, сам додуматься до всего этого. И слова у него не наши.

Вечером в подвал спустился незнакомый молодой человек и предложил Крикуну прогуляться. Крикун сразу понял, в чем дело, и собрал свои скудные пожитки. Там ему было даже неплохо. Впервые в жизни он спал на отдельной койке и питался три раза в день. С ним вели длинные разговоры большие начальники. Он их ставил в тупик своими вопросами и суждениями. Они хотели узнать, кто его научил так говорить. А его не учил никто. То, что он им говорил, было для них ново и удивительно. И они не могли приклеить его к чему-нибудь знакомому. И его решили выпустить на время, чтобы проследить связи. А он, не заходя домой и не сказав никому ни слова, сразу уехал в деревню. С этого момента он все свои наиболее важные решения в жизни принимал внезапно. Оказалось, что это был единственный правильный способ остаться на свободе.

Прошло полгода. Как-то поздней осенью соседка позвала мать и сказала, что про Крикуна спрашивали в районе. Схватив горбушку хлеба и трешку денег, Мать побежала в поле, где Крикун работал. Беги, сказала она ему. Она не проронила ни слезинки. А когда он ушел, и она поняла, что больше никогда его не увидит, она упала на серую мокрую холодную землю и впилась в нее зубами. Помоги ему, господи, шептала она. Ничего больше не прошу. Только помоги ему. Это моя жизнь. Это мука моя, И твоя тоже, господи. Что ты без него!

На станции на мешках сидели пьяные мужики, завербованные на Дальний Север. Они сидели жалкие и серые. И заунывно скулили:

Вот скоро-скоро поезд грянет,

Гудок уныло загудит,

Кого-то здесь у нас не станет,

Кого-то поезд утащит.

Крикун вскочил на замедливший ход товарняк и забился между бревен. Ледяной ветер продувал насквозь. Ничего, говорил он себе, терпи. Это только начало. А слезы капали на черствую краюху. И была она вкусна и мягка.

Если бы люди изобрели такой прибор, чтобы можно было разглядеть чистую юную душу после безжалостного погрома! Какими наивными им показались бы поля сражений величайших войн нашего времени! Разве это можно когда-нибудь забыть!

Когда до него добрались в городе, он успел уйти добровольцем в армию. И они потеряли его из виду. Они нашли его лишь много лет спустя.

Никуды ты от нас не уйдешь!

И нигде ты от нас не спрячисся!

Потому что - кто ты? - вошь!

Ну а мы - это власть трудящихся!

После многих лет холода и слякоти выглянуло Солнце. По радио объявили, что даже погода вместе с нами радуется нашим успехам. Одновременно объявили об очередном нарастании классовых боев, нищеты, повышения цен и понижения зарплаты там у них. По телевидению выступил Заведующий и сказал, что это достигнуто под мудрым руководством руководимого им руководства. Добровольно доверчивые ибанцы возликовали и избрали Почетный Президиум. Когда принимали Приветственную Телеграмму по поводу досрочного перевыполнения по почину и по инициативе, Токарь-Универсал сказал: мы заверяем наше любимое и мудрое руководство и нашего любимого и гениального. Заведующего лично в том, что мы верим даже в то, во что на самом деле не верим, и выполним все, что на самом деле не выполним. Заведующий был тронут и оценил это как пример исключительно высокого уровня сознательности. С такими людьми, сказал он мы не то что полный изм, а кое-что и похлеще построим. Дайте только срок. Выберемся из временных затруднений, а там пошлем всех этих американцев и прочих засранцев куда-нибудь подальше.

Известный философ Портян, круглый дегенерат и полный невежда, автор самой глупой "Диалектикодиалектической высшей логики", случайно встретил на улице Неврастеника. Солнце, сказал он глубокомысленно глядя в себя, это, брат, теперь навеки. А зонтик давно пора выбросить в мусорную яму истории, где валяются ваши вонючие маркузы, карнапы, расселы, пикассы, парсонсы и прочая мразь. Ну-ну, сказал Неврастеник и раскрыл зонтик. Как раз начал накрапывать дождь, пошел снег с градом, и Солнце исчезло насовсем, как будто его вообще и не бывало. Портян промок до нитки и продрог до печенки. Прибежав домой, он впал в мрачный оптимизм и начал писать донос на Неврастеника, который в солнечную погоду вышел на улицу с зонтиком, выразив тем самым неверие.

Болтун брел неизвестно откуда и неведомо куда, не обращая внимания на погоду. Как дела, спросил его Неврастеник. Как всегда, ответил Болтун. Без работы, спросил Неврастеник. Работаю, сказал Болтун. Без работы нельзя. Выселят как тунеядца. Захотят - выселят и с работой, сказал Неврастеник. Ага, сказал Болтун, выселят.

Выступая по телевидению, Заведующий сказал, что даже плохая погода не помешает нашему праздничному настроению.

Здесь прекрасные дачные участки, говорит Крикун. Еще бы, говорит Учитель. Зато они и дерут, сволочи. Кому они принадлежат, спросил Крикун. Начальству третьего, а то и четвертого сорта, говорит Учитель. Мой хозяин, например, был главой крупного района Ибанска. Эта дача принадлежит бывшему полковнику Органов. Эта - бывшему ректору института. У моих хозяев пенсия больше моей зарплаты. А что же они сдают, спросил Крикун. Дом все равно пустует, говорит Учитель. А за такие денежки почему бы не сдать? Деньги они любят. Тут все сдают что-нибудь. За десять лет они полностью окупают дачу. Здесь, как видишь, неплохо. Но это пустяки по сравнению с дачами писателей и академиков. Отсюда километрах в десяти дачи Совета Министров. Там еще лучше. Я уж не говорю про еще выше. В городе как-то не обращаешь на это внимания. Лично мы с ними в быту не общаемся. И не видим, как они живут. А тут само все прет наружу. Тут они не скрываются. Посмотришь на это и поверишь, что они искренне любят этот их строй, этот их изм. Им есть за что его любить. Это их строй, их изм. Они живут хорошо. И добровольно ничем не поступятся. А их очень много. Это - основа основ. Если покопаться основательно в нашем либеральном движении, то и его суть ты найдешь тут. Либералы тоже хотят иметь свой кусок от благ жизни. В этом нет ничего особенного? А я разве говорю, что это есть нечто особенное? Нет, ничего особенного, увы, нет. Суть дела всегда банальна.

Да ну их всех к черту, говорит Учитель. Хочешь, я расскажу тебе одну сентиментальную историю? Видишь, какой дворец! Это - участок Органов. У них повсюду такие таинственные как будто бы пустые особняки. Сюда иногда приезжает отдохнуть или поработать какой-нибудь сотрудник. На всем готовом, конечно. А вот в этом доме снимал комнатку с верандой Двурушник. Когда его не пустили на один конгресс, потом на другой, вышибли из Университета и перестали печатать, у него вдруг обнаружилось свободное время. И тогда ему пришла идея написать книгу. Эту самую знаменитую книгу. И он решил уехать подальше от стукачей. И вот снял эту комнатушку под самым крылышком у Органов. То ли он сам проговорился, то ли хозяин что-то заподозрил (жилец печатает целый день, а хозяин - из тех, кого уговаривать следить не надо). Только дошло до Органов, что Двурушник что-то сочиняет. Кто такой Двурушник, они знали. И боялись повторения истории с Правдецом. И к делу отнеслись серьезно. Этот шикарный дворец сразу заселили целой оперативной группой. Вот тебе сюжет для драмы. Тут одинокий, измученный, оскорбленный, униженный человек творит бессмертную книгу. Спит урывками. Питается кое-как. А тут дюжина здоровых молодцов на полном пансионе, в прекрасных условиях, с новейшей аппаратурой и криминалистической наукой старается установить, чем занимается этот одинокий человечек, и придумать способ, как можно помешать этому человечку.