ушли, снова повторив свое приказание — очистить квартиру.

Нет, я не знаю, как жила эта презренная дама при немцах. Но когда Красная армия вошла в город, Анна Ивановна своей вороватой походкой вышла на улицу с цветами в руках.

Она подала свои цветы танкистам и сказала, задыхаясь от волнения:

— Милые мои... Уважаемые... Добро пожаловать.

Однажды ночью

Это истинное происшествие случилось, к сожалению, в Москве.

Два сотрудника эвакопункта были посланы за душевнобольным гражданином Корчагиным.

Они приехали в машине скорой помощи. Причем приехали ночью, даже под утро.

На лестнице было темно. И они по ошибке позвонили не в ту квартиру, какая им была нужна.

Дверь открыл некто гражданин П.

Конечно, вид у него был неавантажный. Ну естественно, человека подняли ночью с постели. Он был полуодет. Должно быть, в кальсонах, босиком. Волосы, вероятно, были взлохмачены.

Так или иначе, сотрудники, увидев гражданина П., сосчитали, что это и есть именно тот, за которым они приехали.

А тот, конечно, спросонок недоволен поздним визитом. Переминается с ноги на ногу, потому что дует. Говорит:

— Никакого Корчагина тут нет. Что вы шляетесь по ночам! Будите людей. Сдираете их с постели.

Услышав эти речи, сотрудники окончательно убедились в том, что это душевнобольной.

Настроенные соответствующим образом, они ринулись к нему и стали хватать его за руки и за что попало.

Произошла короткая неравная борьба, в ходе которой несчастному крутили руки, пытаясь умерить его сопротивление.

П. поднял крик, полагая, что на него напали бандиты.

Этот крик не смутил верных работников психиатрии. Они схватили П. за горло и сжали так, что пронзительные крики вскоре прекратились.

П. стал хрипеть, мысленно прощаясь с жизнью.

Торжествуя победу, сотрудники повалили П. на пол и стали выволакивать его на лестницу.

Несчастный упирался, пытаясь с помощью рук и ног задержаться в дверях. Но это еще в большей степени вдохновило сотрудников на операцию по изъятию душевнобольного.

Между тем крики и вопли взбудоражили соседей.

Прибежали жильцы и увидели сцену, которая не оставляла никаких сомнений в том, что это бандитский налет. Жильцы стали отбивать П. у сотрудников. И те под давлением превосходящих сил противника оставили свою жертву.

Мы не знаем, как долго длилась эта борьба и что при этом думали сотрудники, у которых отбивали их «пациента». Надо полагать, что они защищали его. Но потом сдались на милость победителя.

В общем, дело понемножку стало разъясняться. И теперь все стояли вокруг пострадавшего, у которого прекратился дар речи и от волнения, и главным образом оттого, что сотрудники повредили ему горло. Жильцы сказали сотрудникам:

— В конце концов это возмутительно! Мы квалифицируем ваш поступок как бандитизм.

Сотрудники сконфуженно разводили руками и не смогли что-либо ответить в свое оправдание.

Теперь жильцы, очевидцы этого дела, прислали нам письмо с просьбой привлечь к ответственности сотрудников эвакопункта — фельдшера и надзирателя.

Мы считаем это требование вполне законным, ибо в этом деле мы видим не только недоразумение.

Как выяснили врачи, у пострадавшего П. повреждены голосовые связки и обнаружено кровоизлияние в слизистой оболочке горла.

Стало быть, сотрудники душили П. по всем правилам науки и с полным знанием дела. А это показывает, что сотрудники не раз и не два прибегали к подобному методу.

Нечто старинное и даже традиционное мы видим в этом отношении к душевнобольному. Пора окончательно расстаться с этой дикой традицией. И за это следует покарать.

Гражданину П. шлем привет и пожелание скорейшего выздоровления.

Более чем грустно

17 дней

Старший лейтенант Р. приехал в город Куйбышев. Он приехал из Ташкента, где находился в госпитале. Он был ранен.

И вот теперь он, инвалид Отечественной войны, вернулся домой!

Он вышел на вокзал с надеждой, что сейчас к нему бросятся его родные, друзья и произойдет та волнующая встреча, которую он с таким нетерпением ждал.

Нет, на вокзале никого не было. Его никто не встретил. Неужели же его позабыли, отвернулись от него за эти два года войны?

С горькими мыслями лейтенант побрел к своему дому. Он с трудом дошел, опираясь на костыль.

Что ж оказалось? Оказалось, что родные понятия не имели об его приезде. Они не получили телеграмму, посланную лейтенантом из Ташкента.

Эта телеграмма пришла спустя семь дней. Итого семнадцать дней она перла из Ташкента в Куйбышев!

На черта же нам нужны такие телеграммы!

10 месяцев

Гвардии лейтенант Т. получил письмецо из дома, от своей жены.

Конечно, он очень обрадовался. Стал читать. Потом видит: что-то неладное в письме. Жена пишет о каком-то младенце, который только что родился... В чем дело? Ведь его сыночку пошел второй год. О каком же новом младенце идет речь?

Протер глаза лейтенант, стал опять читать. Потом видит: письмецо-то ведь послано в ноябре 1942 года. А нынче, слава богу, сентябрь 1943 года. Стало быть, письмецо шло десять месяцев. Почти год.

И вот теперь гвардии лейтенант нам пишет: «Да за эти десять месяцев мой сынок говорить научился. За эти десять месяцев я побывал на обороне Сталинграда, участвовал в зимнем наступлении Красной Армии. За эти десять месяцев мы прошли сотни километров, тесня противника... А тут одно письмо они мотали почти год...»

Еще хорошо, что письмо только год мотали. Могли бы его три года мотать.

Проверили

Иные посылают письма в редакции газет. Иные жалуются нам.

А майор Р. бахнул жалобу прямо в Наркомат связи. Он послал письмо наркому: дескать, телеграмма из Куйбышева в Москву шла восемнадцать дней и по этой причине он, майор Р., не встретил свою жену на вокзале и вообще произошла чепуха. Обратите, дескать, внимание на такое безобразие.

Начальник секретариата прислал ответ. Исключительно вежливый, любезный ответ. Дескать, дано указание... проверили... накажем... не сомневайтесь.

Казалось бы, все в порядке. Благодарим за сообщение. Спасибо за внимание.

Ан нет. Взглянул майор на конверт и убедился, что это любезное письмецо шло ровно четырнадцать дней.

Четырнадцать дней тащилось письмо с улицы Горького до улицы Чайковского!

А в Наркомате будут проверять медлительное шествие телеграммы из Куйбышева! Будут хлопотать, тревожиться, наказывать. Переписку заведут. Почту загрузят. Ну зачем это? И так все ясно.

Бред

Всем известно, что иной раз приходят повторные телеграммы.

Тот же текст, тот же номер. А телеграмму несут вторично.

Я не знаю, почему это бывает.

Может быть, телеграфистка из уважения к тексту передает его дважды. А может быть, она не туда кладет отработанную бумажку и потом