Хотя некоторые члены всей Академии отдавали себе отчет, что возражения Гульстранда наивны, преодолеть это препятствие было нелегко. Он был уважаемым, популярным шведским профессором. Он и публично, и в узком кругу настаивал, что великая премия Нобеля не должна присуждаться в высшей степени спекулятивной теории, вызывающей необъяснимую массовую истерию, окончания которой можно ожидать в самом скором времени. Вместо того чтобы найти другого докладчика, Академия сделала нечто, что в меньшей степени (а может, и в большей) можно было считать публичной пощечиной Эйнштейну: академики проголосовали за то, чтобы не выбирать никого и в качестве эксперимента перенести на другой год присуждение премии за 1921 год.

Зашедшая в тупик ситуация угрожала стать неприличной. Отсутствие Нобелевской премии у Эйнштейна начало негативно сказываться не столько на Эйнштейне, сколько на самой премии. “Представьте себе на мгновение, что скажут через пятьдесят лет, если имени Эйнштейна не окажется в списке лауреатов Нобелевской премии”, – писал в 1922 году французский физик Марсель Бриллюэн, выдвигая кандидатуру Эйнштейна10.

Спасение пришло от физика-теоретика Карла Вильгельма Озеена из университета в Упсале, ставшего членом Нобелевского комитета в 1922 году. Озеен был коллегой и другом Гульстранда, что помогло ему осторожно справиться с некоторыми маловразумительными, но упрямо отстаиваемыми возражениями офтальмолога. Но Озеен понимал, что вся эта история с теорией относительности зашла столь далеко, что лучше применить другую тактику. Поэтому именно он приложил немалые усилия, чтобы премия была присуждена Эйнштейну “за открытие закона фотоэлектрического эффекта”.

Каждая часть этой фразы была тщательно обдумана. Конечно, номинировалась не теория относительности. Хотя некоторые историки так считают, но по сути это была и не теория квантов света Эйнштейна, даже несмотря на то, что главным образом имелась в виду соответствующая статья за 1905 год. Премия вообще была не за какую-либо теорию, а за открытие закона.

В докладе за предыдущий год обсуждалась “теория фотоэлектрического эффекта” Эйнштейна, но Озеен ясно обозначил другой подход к проблеме, назвав свой доклад “Закон фотоэлектрического эффекта Эйнштейна” (курсив автора). Озеен не останавливался подробно на теоретических аспектах работы Эйнштейна. Вместо этого он вел речь о предложенном Эйнштейном и подтвержденном с достоверностью экспериментами законе природы, который был назван фундаментальным. А именно подразумевались математические формулы, показывающие, как можно объяснить фотоэлектрический эффект, если предположить, что свет испускается и поглощается дискретными квантами, и каким образом это соотносится с частотой света.

Озеен также предложил вручить Эйнштейну премию, не врученную в 1921 году, что позволяло Академии использовать это как основание для одновременного вручения премии за 1922 год Нильсу Бору, учитывая, что его модель атома строилась на законах, которые объясняют фотоэлектрический эффект. Это был разумно выписанный билет на двоих, гарантировавший, что два величайших теоретика того времени становятся нобелевскими лауреатами, не вызывая раздражения консервативных академических кругов. Гульстранд согласился. Аррениус, встретивший Эйнштейна в Берлине и очарованный им, был готов принять неизбежное. Шестого сентября 1922 года в Академии прошло голосование: Эйнштейн получил премию за 1921 год, а Бор, соответственно, за 1922 год.

Итак, Эйнштейн стал обладателем Нобелевской премии за 1921 год, которая, согласно официальной формулировке, была вручена “за заслуги перед теоретической физикой и особенно за открытие закона фотоэлектрического эффекта”. И здесь, и в письме секретаря Академии, официально извещавшем об этом Эйнштейна, было добавлено явно необычное разъяснение. В обоих документах особо подчеркивалось, что премия присуждается “не принимая во внимание ваши теории относительности и гравитации, важность которых будет оценена после их подтверждения”11. Кончилось тем, что Эйнштейн не получил Нобелевскую премию ни за специальную, ни за общую теорию относительности и ни за что другое, кроме фотоэлектрического эффекта.

То, что именно фотоэлектрический эффект позволил Эйнштейну получить премию, походило на плохую шутку. При выводе этого “закона” он основывался главным образом на измерениях, сделанных Филиппом Ленардом, который теперь был самым страстным участником кампании гонений на Эйнштейна. В работе 1905 года Эйнштейн хвалил “новаторскую” работу Ленарда. Но после антисемитского митинга 1920 года в Берлине они стали злейшими врагами. Поэтому Ленард был разъярен вдвойне: несмотря на его противодействие, Эйнштейн премию получил, и, что хуже всего, за работу в той области, где первопроходцем был он, Ленард. Он написал разъяренное письмо в Академию – единственный полученный официально протест, – где утверждал, что Эйнштейн неправильно понимает реальную природу света и, кроме того, он еврей, заигрывающий с публикой, что чуждо духу истинно немецкого физика12.

Эйнштейн пропустил 10 декабря официальную церемонию вручения премии. В это время он на поезде путешествовал по Японии. После долгих препирательств о том, надо ли считать его немцем или швейцарцем, премию вручили немецкому послу, хотя в документах было указано оба гражданства.

Речь председателя Комитета Аррениуса, представлявшего Эйнштейна, была тщательно выверена. “Вероятно, среди живущих сейчас физиков нет такого, чье имя было бы столь широко известно, как имя Альберта Эйнштейна, – начал он. – Его теории относительности стала центральной темой большинства дискуссий”. Затем он с явным облегчением продолжил, что “главным образом это имеет отношение к эпистемологии и поэтому вызывает жаркие споры в философских кругах”.

Остановившись коротко на других работах Эйнштейна, Аррениус объяснил, чем был обоснован выбор Академии. “Закон фотоэлектрического эффекта Эйнштейна очень тщательно проверен американским физиком Милликеном[72]и его учениками и выдержал это испытание блестяще, – сказал он. – Закон Эйнштейна стал основой количественной фотохимии, точно так же как закон Фарадея лежит в основе электрохимии”13.

Эйнштейн прочел свою нобелевскую лекцию в следующем июле на научной конференции в Швеции в присутствии короля Густава V Адольфа. Говорил он не о фотоэлектрическом эффекте, а о теории относительности и закончил, подчеркнув важность своего нового увлечения – поиска единой теории поля, которая должна объединить общую теорию относительности, электромагнетизм, а возможно, и квантовую теорию14.

В тот год премия в денежном выражении составляла 121 572 шведские кроны, или 32 250 долларов, что больше чем в десять раз превосходило среднее жалование профессора за год. Согласно договору при разводе с Марич, Эйнштейн часть этой суммы направил непосредственно в Цюрих, поместив их в трастовый фонд, доход от которого должна была получать она и их сыновья. Остальное было отправлено на счет в Америку, процентами от которого она тоже могла пользоваться.