— Я же говорил! — РЛС произносит эти слова с самым мягким шотландским акцентом, одной рукой откидывает волосы с одной стороны и улыбается, и вся его манера вести себя исходит лучами света из крестика, отмечающего на карте место найденного сокровища. — Вот, смотри, твой сын.

И, хоть это и невозможно, мой отец видит, что так и есть. Эней поворачивается и тоже видит Папу, кладет удилище и бежит так, как бегал всегда, своим особым способом, который кажется естественным выражением человеческого изящества. Эней приближается к Папе, который бежит навстречу, обнимает сына и опускает голову в его золотистые волосы, и они держат друг друга в объятиях невозможно долго, долго, еще дольше, и в их объятии заключено все наше повествование, прошлое, настоящее и будущее, и мы знаем, что у Мамы все будет хорошо и, хотя ей будет одиноко и грустно, она утешится у свечей в церкви Фахи, где однажды будет сидеть с ясной и абсолютной уверенностью, что ее муж встретился с их сыном, и в том объятии есть еще и уверенность, что я наконец войду в Ремиссию, начну поправляться и вернусь домой; что, невозможно, я, Рут, напишу эту книгу; что миссис Куинти напечатает на машинке мои страницы; что вы прочитаете их; что Винсент Каннингем нанесет визит для разговора и немногих соленых поцелуев; и что однажды, невозможно, он поведет меня на прогулку в мой первый раз из парадной двери, и я пойду с ним на реку и не буду бояться ни воды, ни неба, не буду бояться неудачи или гибели, потому что каким-то образом я буду точно знать, что мы выпутаемся, и наше повествование о том, как выдерживать испытания и дерзать, и что достаточно не терять надежду и рассказывать повести друг другу и друг о друге, сотрудничая в тщательно разработанной нашей истории так, чтобы мы существовали в повествованиях, зная, что в наше время в мире сем вся наша победа заключена в том, что надо выносить испытания, но все равно это победа, и я, Рут Суейн, буду знать, что любовь настоящая, а прощение полное, потому что — это невообразимо, неправдоподобно, невозможно — дождь, наконец, прекратился.

Мой отец верил в образование в те времена, когда под образованием понимали книги. Два раза в месяц он водил нас в библиотеку, и у меня в памяти те посещения остаются среди самых заветных воспоминаний о том, как я взрослел. Кроме того, что я просматривал книги и брал их домой, одно лишь часовое пребывание в реальном обществе такого количества книг вдохновляло и волновало, что, возможно, сегодня трудно объяснить, но за что я всегда буду благодарен. Когда мой отец умер, в его завещании обнаружили просьбу оставить его книги мне. Среди них была книга «Лососевые реки Ирландии» Августа Гримбла[684].

Одна книга стимулирует другую. Всем читателям этого романа уже очевидно, в каком я большом долгу перед огромным числом писателей. Я в долгу и перед читателями, возможно, их количество меньше.

За те пять лет, что я работал над этой книгой, Кэролайн Мишель достигла невозможного стандарта и продолжала верить в него, когда он еще был невидим. Ее дружба и поддержка означали все. Моя благодарность также Анне Джин Хьюз, Рэйчел Миллз и всему литературному агентству «Питерс, Фрейзер и Данлоп».

Два года тому назад Майкл Фишвик, работающий в издательстве «Блумсбери», попросил меня прийти и рассказать о романе, над которым я в то время работал. Я писал его уже три года и потерял веру в него. Но я опять нашел ее, когда после беседы вышел на Бедфорд-Сквер. От всего сердца благодарю Майкла, Анну Симпсон, Оливера Холдена-Ри и редактора Сару-Джейн Фордер, Кэти Белден в Нью-Йорке и всех в «Блумсбери» за их самоотверженность, энтузиазм и за то, что они вообще оказались именно таким издателем, о каком Рут мечтала в Фахе.

Я благодарен моему брату Полу за его постоянную поддержку и веру в мое творчество, Деирдре Брин, Карло Джеблеру, Доналу Тинни, Аллену Флинну, Люси и Ларри Блэйкам, Полин и Мартину Хехирам и всем другим, кто предложил мне помощь и поддержку, членам Книжного Клуба в Килтампере, Мэри О’Лири, Мартину Кину, Марджори Линч, Дермоту Махони, Грейн Хеннеган, Шивон Фелан, Айсобель О’Ди, Мэри Кафф, Джеку Маннайону, Кармел Махони и Колетт Кин, которые многому научили меня, показав удовольствие от повествования, и возродили мою веру в рассказы.

Наконец, Дейрдра, и Джозеф, и Крис, «Вы — смысл и значение», как говорит Вергилий Суейн. Спасибо за все.