Марина Петровна тут же выложила свои гостинцы, но они ни в какое сравнение не шли с «шарлоткой», о которой слышать слышала, но не вкушала.

Отправляясь в московский дом, она полагала, что разговор (беседа) будет преимущественно о божественном. Соответственно к тому и подготовилась. Взяла у соседки на парочку вечеров никем еще не читанную Библию, старый и новый Завет в одном томе, чтоб предстать пред оцерковленной знакомой не полной дурой. Да зря старалась. Разговаривали исключительно о земном, но уже напрочь вроде б позабытом… Что нынче уже и в школах «не проходят», и в институтах студенты не изучают. А тут неожиданно инженер с «Шарика» сошлась лицом к лицу, в сущности, с исторической личностью, о чем тихо можно лишь мечтать или увидеть на киноленте, в программе ТВ «Культура». На сей раз была отнюдь не мультимедийная сказочка — настоящая, выстраданная русской душой явь.

2

Комсомолке двадцатых годов, похоже, самой доставляло удовольствие перед чужачкой ворошить свое прошлое.

…Родилась и выросла она в более чем благополучной семье, где была единственным чадом. Отец служил в частной аптеке провизором на Покровке, мама дома хозяйничала. После окончания школы второй ступени Софочка, открыто презиравшая мещанский уклад и нэпманский дух, пошла работать на Трехгорку. Ровно через сто дней ей доверили обслуживать аж два ткацких агрегата. С первой получки ослушница-дочь купила папе пачку голландского трубочного табака; маме — цыбик натурального английского чая; себе — на три фунта торт «Наполеон» в булочной Филиппова.

Их фабричная смена была ударная: обычная норма сменной выработки — 500 и более процентов. За что всем даровано было право ходить по цеху и на улице в красных косынках. Хотелось же большего, совершенно необыкновенного. Однажды кому-то из девчонок их бригады попалось на глаза объявление в газете: «Приглашаются добровольцы строить великий город на самом берегу Тихого океана».

Во время чаепития решили: конечно, дело для них! В один день всей ячейкой снялись с насиженного места и помчались к черту на кулички.

Это была еще та жизнь. Без передышки в непроходимой тайге, в мороз и зной, среди комарья, дикого зверья и ползучих гадов парни и девчонки творили историю, решали мировые вопросы. Теперешняя золотая молодежь, бесясь с жиру, ударяется в пошлый экстрим… По отвесным скалам безумцы лезут на горные вершины, пускаются в плавание по порожистым рекам на самодельных плотах, забираются в пещеры, летают на воздушных шарах. И все ЭТО только ради того, чтоб «оттянуться» от скуки бытия, ну и повысить в крови содержание адреналина. На выходе же остается озноб, пот и пар! «Приключения» комсомольцев 20–30-х годов материализовались в реальных делах и рукотворных объектах — жизненно важных для страны, для народа в целом.

Тот героический отрезок времени Шумилова никогда не принимала близко к сердцу. Хотя, помнится, на заседании райкома комсомола кто-то из членов бюро озадачил ее вопросом: «Как лично оцениваешь ты значение Комсомольска-на-Амуре в истории СССР?» Марина не сробела. Тряхнув косичками, похожими на мышиные хвостики, смело изрекла: «Без этого города мы бы Гитлера не одолели». Председатель аж подпрыгнул в кресле: «Политически зрелый ответ». И все проголосовали единогласно. После и директор школы на общем собрании назвал Шумилову примерной, кроме того, способной на героический поступок. Впрочем, задатки ее души в жизни оказались не востребованы.

В конце концов довелось-таки Шумиловой встретиться с героиней девчоночьей мечты.

И вот теперь, сидя в коммунальной келье, дышала неровно. Справившись с волнением, осторожно спросила Софью Константиновну:

— Потом, возвратясь в Москву, перед вами, конечно, все двери были открыты?

Сметя со скатерти ладошкой невидимые глазу крошки от «шарлотки», хозяйка с деланным спокойствием сказала:

— Вы почти угадали. В столице тогда царила жуткая безработица… Меня сразу трудоустроили, взяли машинисткой. Служила в системе Центрпотребкооперации. После почти три года работала кассиршей в Машковских банях. Одновременно училась на рабфаке при Министерстве иностранных дел. Изучала итальянский и немецкий. По успеваемости была в группе вторая. Так что по выпуску предложили ехать в Вену, работала в торгпредстве. И для того ни у кого не надо было испрашивать разрешения или, как теперь говорят, протекции… Родители от дочери своей уже давно отреклись: в глаза называли гулящей девкой.

В стройотряде было у нее прозвище Отвага, оно точно соответствовало имиджу души. Конечно, казенная атмосфера (да еще мидовского учреждения) сдерживали порывы страстной натуры, способной на непредсказуемые выходки и крутые зигзаги.

3

Случайно в эфире Софа услышала неаполитанскую песню «О соле мио» («Мое солнце»). Голос сразил сердце комсомолки, она почувствовала, что готова стать рабыней певца. Оказалось, то был знаменитый Марио Ланца. Тут же решила во что бы то ни стало увидеть его живьем. Стороной узнала: свой сольный конзнаменитый тенор давал в ближайшую пятницу, в Вероне, на родине Джульетты и Ромео.

Оставалось всего три дня. За это время надо было добыть визу, найти авто и заказать номер в отеле. А еще среди зимы купить достойный букет роз. Все удалось как нельзя лучше. За пять минут до открытия занавеса она сидела в четвертом ряду партера. Ей же казалось: она находится между небом и землей.

Открылся концерт песней «О соле мио», будто специально адресованной ей.

Первое отделение пролетело как мгновенье. Во время перерыва на своей визитной карточке она написала: «Умоляю, еще раз «Соле!» Сеньора из Сибири. Соня». В конце назвала номер телефона в отеле. Вложив квиток внутрь букета, попросила капельдинера передать «посылку» в руки маэстро.

Ланци выполнил просьбу сибирячки: «Соле» венчало программу. Софья долго оставалась на своем месте, пока из зала не вышел последний человек.

Как только она переступила порог своей комнаты, раздался телефонный звонок. Звонил портье. Доложил, что некто заказал в ее номер ужин на двоих.

У этой рождественской сказки могло бы быть счастливое продолжение, но… На следующее утро мир узнал, что Германия посягнула на Австрию, присоединив ее в состав рейха. Так началась Вторая мировая война.

Марио сделал все для того, чтоб максимально облегчить положение своей пассии. В советском посольстве беглянку ожидали крупные неприятности. Не вникая в детали, авантюристку под конвоем увезли на Родину. На Киевском вокзале столицы ее встретили представители «компетентных» органов. В тюремной больнице у Софьи случился выкидыш. Да и вся ее последующая жизнь превратилась в сущий ад.

В Москву Отвага вернулась после войны, в пятьдесят четвертом году. Обвинения с каторжанки были сняты, тем не менее возникли проблемы с пропиской, с трудоустройством. Все превозмогла и преодолела… По протекции старых друзей ее взяли на прежнюю работу, на ту же должность: кассиром в Машковские бани.

4

Шумилова не решилась спросить: чье фото в три четверти профиля красовалось в изящной деревянной рамке на комоде. Софья Константиновна опередила любопытство «подруги», обронив: