Но я реалист, господа, я понимаю, что науки запретить нельзя, а то наши враги победят нас, да и нам без науки не распространить веру нашу по всему миру. Ладно, пусть науки будут, однако за посягательство на Бога, за вторжение в область божественного ученых следует жестоко карать. И здесь, я полагаю, нам нельзя останавливаться перед крайними мерами, вплоть до костра.

– Инквизиция? – вырвался у кого-то испуганный возглас.

– Нет, это не инквизиция, это совсем другое, – ничуть не смутился Жан. – Инквизиция карает тех праведников, которые выступили против ложного учения папистов, а потому она – преступна. Мы же станем карать за тяжкие проступки, направленные против истинной веры, поэтому наша кара будет священным возмездием. Кара за добрые дела – преступление, но кара за преступление – доброе дело. Если на костре сжигают истинного христианина, то это злодеяние; если на костре гибнет враг христианства – это справедливое воздаяние, очищение злаков от плевел. Вы, господа, плохо понимаете диалектику…

Естественно, мы не станем жечь всех подряд, а лишь самых злостных преступников против веры, наносящих ей безусловный вред. В моем проекте вы найдете подробный список возможных преступлений, с разделением их на категории и подвиды. Впрочем, я не настаиваю, чтобы проект был утвержден сегодня. Каждый из вас имеет право на свободное высказывание своих мыслей, и пусть не мешает вам авторитет Духовной Коллегии. Я оставлю вам копии проекта; ознакомьтесь, подумайте, а завтра мы вернемся к этому вопросу.

* * *

В доме Жана все сияло чистотой: блестели квадраты стекол в тщательно протертых переплетах рам, сверкали лакированные свежевымытые полы, матово отсвечивала навощенная древесина мебели, в безукоризненной белизне тончайших фаянсовых абажуров холодно мерцали блики свечей.

Фрау Катарина поддерживала идеальный порядок в своем маленьком домашнем мирке. Не гнушаясь черной работой, она вместе со служанкой каждый день занималась уборкой и аккуратно раскладывала вещи по местам. Ее муж порядка не нарушал, к тому же, поздно приходил домой, но дети постоянно нарушали порядок: едва научившись ходить, старший сын принялся все переворачивать и разбрасывать вещи где попало; его сестра, встав на ноги, делала тоже самое; хорошо еще, что третий ребенок был совсем мал и не покидал колыбели. Фрау Катарина любила своих детей, но спокойно вздыхала только тогда, когда они засыпали.

В этот вечер муж пришел раньше обычного, но не один, а с каким-то мужчиной. Катарина подозрительно посмотрела на него: не нарушит ли он порядок в ее доме? Однако вид у мужчины был скромный: невысокого роста, щуплый, бледный, тихий – гость, вроде бы, не вызывал опасений.

– Познакомьтесь, – сказал Жан. – Это моя жена, фрау Катарина. А это мой новый секретарь Фердинанд. Он будет жить у нас в доме, чтобы в любой момент я мог воспользоваться его помощью в моей работе. Кроме того, по решению Духовной Коллегии он станет записывать мои изречения, поскольку Коллегия не может допустить, дабы высказанные мною мысли пропадали втуне. Я полагаю, что такая оценка Коллегией моих изречений явно завышена, но я должен был подчиниться мнению большинства пасторов.

– Он будет жить у нас в доме? – с ужасом спросила Катарина, не веря своим ушам.

– Мы освободим ему комнату под крышей, где сейчас кладовая. А сегодня он может переночевать в гостиной.

– В гостиной? – Катарина побледнела.

– Конечно, вам будет не очень удобно, – обернулся Жан к Фердинанду, – но придется потерпеть.

– Для меня большая честь жить с вами под одной кровлей, герр Жан. Удобства мне не нужны. Я могу жить даже здесь, в прихожей, – в самом почтительном тоне произнес Фердинанд.

– В прихожей? – с надеждой воскликнула Катарина.

– Нет, зачем же в прихожей, – поморщился Жан. – В доме достаточно места. Вы будете жить в бывшей кладовой, под крышей; завтра там для вас приготовят комнату. Это очень удобно: мой кабинет находится рядом, и вам понадобится не более минуты для того чтобы придти ко мне, когда я вас позову… Дорогая, нам пора ужинать, – обратился Жан к Катарине. – Позаботься поставить тарелку для Фердинанда. Надеюсь, у тебя найдется еда для него? Что у нас на ужин сегодня?

– Твое любимое блюдо – лосось.

– Прекрасно. Пойдемте, Фердинанд. Поужинаем, а после у нас будет много работы.

…Съев кусок рыбы и запив его бокалом воды, Жан сказал:

– Нет ничего полезнее рыбы за ужином. Она содержит все питательные вещества, необходимые для жизнедеятельности человека, но не перегружает утробу, как мясо.

Перед Фердинандом невесть откуда появилась чернильница, бумага и перо, и он старательно записал эту мысль Жана.

– Дети уже спят? – спросил Жан у жены.

– Маленький не спит, кряхтит и плачет: наверное, у него режутся зубки. С ним сидит кормилица. А старшие дети уже спят, – ответила Катарина.

– Все что важно для человека, дается ему с трудом и болью, – произнес Жан, повернувшись к Фердинанду. – От самого рождения он приучается к тяготам земного существования, что является благом, ибо без такой привычки жизнь казалась бы ему невыносимой мукой.

Фердинанд записал и эту мысль.

– Я хотела пожаловаться тебе на Мартина, – сказала Катарина мужу.

– Что он наделал? – поинтересовался Жан.

– Он играл в садике за домом и отказывался идти ужинать, сколько я его не звала.

– Вы замечали, что когда дети уходят домой с улицы, они легко расстаются со своими случайными приятелями по играм, не думая, есть ли у тех свой дом, есть ли у них еда? – обратился Жан к Фердинанду.

Тот вопросительно посмотрел на него.

– Записывайте, – сказал ему Жан и затем продолжил: – Христос учил нас быть, как дети. Следовательно, это поведение детей должно служить для нас примером. Оно не жестокосердно и не наивно: ребенок чувствует, что каждому предназначен свой удел в этой жизни. Одним дано жить в удобстве, в хороших домах, другие – ночуют на улице. Так устроил Господь, он отмечает одних богатством, других – нищетой. Пытаться изменить волю Божью – величайший грех, тут нет места жалости и состраданию. Заботиться следует не о бедных, а о богатых, богатство которых является наглядным признаком Божией благодати. Хотя и допустимо помогать бедным, но не из жалости, а во имя христианского милосердия и общественного спокойствия. Успели записать?.. Я всегда это говорил, и пример поведения детей, носящих в душе своей неосознанный, а стало быть, самый чистый образ Спасителя, наилучшим образом подтверждает мои слова.

– А когда я его дозвалась, он расшалился в гостиной и разбил вазу, – сообщила Катарина.

– Его нужно высечь, – строго произнес Жан.

– Но он еще так мал, – нерешительно проговорила Катарина.

– Детей надо сечь, – снова принялся