Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Роджер продолжал курить, не обращая на меня ни малейшего внимания. Он безмолвно сидел в темной машине, как медведь в берлоге, и толстяк снова заорал — будто все это происходит не в действительности, просто ему снова снится тот же сон:
— Это ты, Роджер?
Я пошел домой и позвонил в полицию. В дневное время да еще рядом с домом я бы, во-первых, никогда не потерпел такого безобразия, а во-вторых, не стал бы жаловаться в полицию. Но люди, которые ездят играть в боулинг, путая свои «лендроверы» с чужими, это не обычные пригородные лихачи, и я решил: пусть получат свое по закону.
— Алло, полиция? — сказал я.
Я давно усвоил, чего можно ожидать от полиции, а чего нет. И отлично знаю, что они отнюдь не горят желанием брать граждан под арест, когда я сообщал им о лихачах, они слушали меня равнодушно, не выказывая ни малейшего интереса к подробностям. Говорят, есть люди, которых полиция очень даже хочет арестовать, но у меня сложилось твердое мнение, что лихачам полицейские изначально симпатизируют и не слишком ценят рвение тех, кто норовит их задержать по собственной инициативе.
Я сообщил в полицию о местонахождении потерпевших аварию любителей боулинга, а когда полицейский спросил (они всегда этим интересуются), кто звонит, я ответил: «Роджер»11.
Зная полицейских, я понимал, что в итоге может получиться очень даже интересно. Полицейские почему-то всегда больше заинтересованы в том, чтобы причинить беспокойство человеку, сообщившему о преступлении, чем самим преступникам. В общем, прибыв на место аварии, полицейские взяли в оборот именно Роджера. Я видел, как они там спорят и ругаются, но мог уловить лишь обрывки разговора.
— Он и есть Роджер, — твердил толстяк. — Он — Роджер, так его и этак.
— Но я не тот Роджер, который вам звонил, ублюдки! — возражал Роджер.
— Это правда, — задумчиво подтвердил толстяк. — Этот Роджер ни за какие коврижки не стал бы звонить в полицию!
Через несколько минут полицейские дошли до того, что стали выкликать Роджера — ночью, в нашем мирно спящем пригороде!
— Есть здесь кто-нибудь по имени Роджер? — орал один полицейский.
— Роджер! — громогласно вторил ему толстяк, но мой темный дом и темные дома моих соседей безмолвствовали. Утром, я прекрасно знал, полицейских здесь уже не будет и битых машин тоже. Останутся только масляные пятна да осколки битого стекла.
С облегчением и даже, пожалуй, с радостью по поводу разбитых автомобилей я почти до рассвета смотрел, как полицейские растаскивали сцепленные «лендроверы» и наконец уволокли их прочь. Они были похожи на двух до изнеможения уставших носорогов, застигнутых врасплох в момент совокупления. Однако Роджер и толстяк, извлеченные из своих машин, стояли и спорили, размахивая своими шарами для боулинга, пока не погасли уличные фонари; словно по сигналу, они тотчас умолкли, пожали друг другу руки и двинулись в разные стороны — причем с таким видом, будто знали, куда им надо.
Утром с вопросами явились полицейские, все еще весьма озабоченные проблемой второго Роджера. Но от меня они ничего не узнали — ведь они же ничего не пытаются узнать о тех лихачах, о которых я им сообщаю, правда? «Ну что ж, если это случится снова, — говорят они мне в таких случаях, — непременно дайте нам знать».
К счастью, у меня редко возникает необходимость обращаться в полицию; я и сам вполне способен справиться с обидчиком. Лишь однажды мне довелось остановить водителя, которого я раньше уже останавливал, — но и его только дважды. Это был нахальный молодой водопроводчик в кроваво-красном грузовичке. Ядовито-желтая надпись на борту грузовичка гласила, что данный слесарь осуществляет любой ремонт по требованию заказчика, и далее следовали крупные буквы:
О. ФЕКТО. ВЛАДЕЛЕЦ КОМПАНИИ И СТАРШИЙ СЛЕСАРЬ
С повторными нарушителями у меня разговор короткий. — Я вызываю полицию, — заявил я молодому человеку. — И сейчас же звоню вашему боссу, старику О. Фекто! Вообще-то надо было позвонить ему еще в прошлый раз!
— Я сам себе босс, — важно сказал он, — и это мой водопроводный бизнес, понял? А теперь отвали!
И я понял: передо мной как раз и есть «старик О. Фекто» — удачливый наглый коротышка, для которого официальные власти ровным счетом ничего не значат.
— Здесь вокруг полно детей, — сказал я, взывая к его совести. — И двое из них мои собственные.
— Ага, ты мне уже говорил, — заметил водопроводчик и так нажал на педаль газа, что мотор взревел, словно прочищая глотку. В выражении лица этого типа таилась явная угроза, она словно прорастала сквозь кожу — так у подростков начинает прорастать борода на еще нежном детском подбородке. Одной рукой я взялся за ручку дверцы грузовика, а вторую положил на опущенное боковое стекло.
— Прошу вас, постарайтесь не ездить здесь так быстро! — сказал я.
— Да ладно, попробую, — сказал О. Фекто. Мне бы тут же и отпустить его с миром, но он закурил сигарету и улыбнулся, и мне показалось, что в этой гнусной улыбке отразилось все зло мира.
— Если я тебя еще раз здесь поймаю, — теперь я говорил уже с угрозой, почти с бешенством, — я твой паршивый грузовичок в задницу тебе вобью, ясно?
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, О. Фекто и я, потом он что было сил газанул, и грузовик так рванул с места, что мне пришлось поспешно отскочить на тротуар. И в водостоке у бортового камня я увидел маленький искореженный грузовичок без передних колес, детскую металлическую игрушку. Я схватил этот грузовичок и бросился вдогонку за О. Фекто. Через пять кварталов я его почти нагнал и сумел швырнуть в него искалеченной игрушкой; металлический грузовичок ударился о дверцу кабины и отскочил, не причинив водопроводчику ни малейшего вреда, хотя грохот был будь здоров. Но разъяренный О. Фекто ударил по тормозам; при этом из кузова вылетели штук пять довольно длинных водопроводных труб и железный ящик с инструментами, который раскрылся, изрыгнув из себя отвертку и несколько мотков толстой проволоки. Водопроводчик выпрыгнул из кабины, что было сил хлопнув дверцей; в руках он сжимал здоровенный гаечный ключ. Похоже, любая вмятина на его красном грузовике приводила парня в ярость. Я подхватил выпавшую из кузова трубу длиной этак футов пять и мигом расколошматил ему левый задний фонарь. Я уже говорил, в этот период у меня все на свете самым естественным образом как-то связывалось с цифрой «пять»: