Монтальван, написав к сборнику столь красноречивую преамбулу, соответствовавшую законам панегирика, смог создать настоящую словесную триумфальную арку, через которую читатели попадали в святилище, где воздавались посмертные почести ушедшему в мир иной поэту. В этом сборнике похвальных посмертных слов и проповедей находятся сто пятьдесят три «приношения» авторов, из коих некоторые не всегда были для Лопе теми, кого принято называть друзьями. Таков, например, Пельисер, комментатор произведений Гонгоры, в свое время просто-напросто называвший Лопе «разобранным по косточкам волком», человек, которого и сам Лопе в своих высказываниях не щадил. И вот теперь он преподносил «священную урну для хранения праха» того, про кого он теперь говорил, что «никто не осмелится претендовать на звание его соперника».

Разумеется, сборник представляет собой триумф пышной, торжественной и велеречивой агиографии, но в нем встречаются и упоминания о тех издевательствах и несправедливостях, что вынужден был сносить Лопе. Некоторые авторы постарались внести в свои речи самые разные оттенки, дабы внушить читателям доверие, для чего они несколько умеряли хвалебный тон и уменьшали количество фимиама. Так, брат Франсиско де Перальта, один из тех, кто читал проповедь на похоронах Лопе, уточнил, что он сам, для того чтобы воздать почести Лопе, избрал «самый лестный и самый лучший его профиль», как поступил бы самый лучший из художников, вознамерившись писать его портрет: «Я буду молить о том, чтобы тебе, о прославленный поэт, был дарован яркий свет, рожденный лучом, испущенным дланью Создателя. Я произведу отбор знаний, и я покажу всем, вопреки зависти, вопреки невежеству и равнодушию, сколь достойным объектом похвал ты являешься, сколь благодатную тему для восхваления и восхищения ты собой представляешь, сколь обильные аргументы ты предоставляешь сочинителям панегириков, сколь соответствующим объектом для наших благословений ты являешься».

Самыми восторженными «сочинителями панегириков», разумеется, были женщины, преданные поклонницы таланта Лопе, и среди них особо отличалась благородная и высокородная Мария де Сайас-и-Сотомайор, состоявшая в родстве с родом графов Лемосов. Страстная феминистка, талантливая писательница, чьи произведения были переведены на французский язык Скарроном и представлены им как собственные, Мария почувствовала в Лопе защитника женщин. Без сомнения, она узнавала себя в героинях его пьес, в таких как Лаура из «Женской мести», демонстрировавших свою жажду независимости, свободы и знаний, а также не скрывавших своих взглядов на преимущества и недостатки брака.

Три другие женщины, из трех разных стран, прославили Лопе в трех трогательных эпитафиях. Элиса (или Элиза), португальская поэтесса, оплакивала того, кто, по ее выражению, «заставлял онеметь Аполлона»; Фениче, итальянка, говорила о нем как о «единственном свете, в котором соединялись все небесные лучи», в то время как француженка мадам Аржени, под именем которой, вероятно, скрывался поэт Жан Барклай, чтобы иметь возможность лучше воздать почести Лопе, сравнивала его не с одним богом Античности, а с несколькими. Итак, автор, кто бы он ни был, с печалью подчеркивал:

Однако, чтобы понять всю значимость этого агиографического сборника, следует обратить внимание и на имеющиеся в нем лакуны. Можно заметить, что речей некоторых великих людей того времени там нет, и прежде всего там отсутствует речь друга Лопе — Франсиско де Кеведо, замечательного поэта и мыслителя, всегда хранившего преданность нашему герою; отсутствуют там и высказывания таких союзников и поклонников Лопе, как Мира де Амескуа, Тирсо де Молина и Педро Сото де Рохас. Кальдерон, в то время бывший восходящей звездой драматургии, человек, стольким обязанный Лопе, тоже не счел необходимым воздать почести старшему собрату. Драматургов, внесших свой вклад в дело прославления Лопе, было шестеро: Луис Велес де Гевара, Франсиско де Рохас, молодой Антонио де Солис, севильцы Фелипе Годинас, Луис Бельмонте Бермудес и, наконец, ученик Лопе — Хуан Перес де Монтальван.

Почему же люди искусства отреклись от исполнения своего долга и не пожелали воздать Лопе посмертные почести? Разумеется, при составлении таких сборников, в которых возносятся хвалы и приносится дань уважения, очень большую роль играет человеческая природа, которая может в какой-то миг восстать и против «объекта поклонения», и против составителя сборника. Монтальван, несмотря на обширные связи отца, одного из самых известных издателей своего времени, не обладал житейской сметкой и умением вести себя, не обладал он также и несомненным «весом» в литературном сообществе, так что некоторые его собратья по перу, например Кеведо, не особенно высоко его ценили. Кстати, сам Лопе, проживший долгую жизнь и имевший богатый жизненный опыт, незадолго до смерти смог перечислить тех, кто, будучи более всего ему обязан, не только отворачивались от него, но и пытались «низложить с литературного трона». В «Доротее» один из героев, дон Бела, говорит: «Лебеди и орлы ненавидят друг друга подобно тому, как ненавидят друг друга ученики, начинающие свой полет, и учителя, учившие их летать». Однако будет более уместно усматривать в отсутствии некоторых имен в списке авторов сборника скорее признаки определенного выбора в сфере эстетики, чем в сфере психологии и морали, и искать причину этого в серьезных изменениях, произошедших на тот момент в драматургии и театре.

Лопе сам ощутил эти изменения, но предпочел не поддаваться неизбежному и не осуждать себя на бездействие в области драматургии, решив приспособиться к новым обстоятельствам. Действительно, то драматическое искусство, которое он определил в теории и воплотил на практике, начало тогда изменяться, но не в своих основах, а скорее в разновидностях. На сцену пришли вспомогательные технические средства и потеснили прежде безраздельно царившее на ней актерское мастерство, музыканты теперь не желали довольствоваться вторыми ролями и требовали, чтобы их имена на афишах печатались крупными буквами, и все эти новшества по сути превращали комедию в подобие тех пышных представлений, что разыгрывали при королевском дворе. Теперь было покончено с единственным украшением, которым довольствовался театр Лопе, — изысканной чистотой речи, теперь призывали на помощь плотников, столяров, инженеров, машинистов, обеспечивавших изменения театрального пространства и даже перемену декораций прямо на глазах у зрителей. Такие изменения не могли не повлиять как на само драматическое искусство, так и на публику.

Но чем осуждать себя на молчание, Лопе предпочел принести в жертву то драматическое искусство, каким он его задумал и создал, а вернее — он предпочел его осовременить. Так, начиная с 1631 года Лопе подчинился новым правилам игры, что проявилось в его «Ночи Святого Иоанна»; правда, можно отметить, что еще в 1628 году он создал первую оперу «Лес без любви», так что, быть может, уже тогда он решил идти в ногу со временем. Другие пьесы, написанные Лопе в конце жизни, также подверглись структурным изменениям, которые впоследствии, во всей полноте уже после его смерти проявились у других авторов, которых он сам называл «новыми птицами».