На одном из последних листов акварелью было нарисовано только моё лицо. Я смеялась, глаза радостно светились.

— Этот портрет — мой любимый, — сказала Лика тихо.

Я подняла глаза. Девочка стояла, повесив голову, и робко смотрела на меня. Как будто ждала, что я буду её ругать.

Громов говорил, что Лика ходит в художественный кружок с пяти лет, но я не предполагала, насколько хорошо она рисует.

— Очень красиво, — я ободряюще улыбнулась Лике. — Ты настоящий художник. У тебя талант.

— Спасибо, — на её щеках выступили два красных пятна. — Я… хотела подарить тебе какой-нибудь из моих рисунков. У меня их ещё много, я могу показать, если ты не захочешь брать свой портрет… Только вот… в последнее время я рисую… только тебя.

Эту фразу Лика прошептала очень тихо, склонив голову так низко, что я уже не видела её глаз. И я, положив альбом на стол, осторожно приподняла пальцами подбородок девочки.

— Почему? — спросила я как можно мягче. — Почему ты рисуешь только меня?

Неяркий свет комнаты пульсировал в глазах Лики. При таком освещении они казались не зелёными, а золотыми.

— Никто не относился ко мне так, как ты, — ответила девочка. — Ты говоришь со мной, как с равной. Ты заботилась обо мне, когда я заболела. Ты не такая, как другие люди… ты необыкновенная. И когда я рисую тебя, то успокаиваюсь. Мне хочется рисовать тебя, мне нравятся черты твоего лица, то, как ты улыбаешься…

Голос Лики сорвался. Она попыталась отвести взгляд, но я не дала ей этого сделать, взяв её лицо в ладони.

— Лика, — сказала я серьёзно, — ты очень хороший человек. И прекрасно рисуешь. Если тебе нравится рисовать меня — делай это.

— Ты не сердишься? — выдохнула она с радостью.

— Нет, — я покачала головой. — Наоборот. Смотри, сколько моих портретов ты сделала! Да любой обзавидуется. Другие люди деньги за портреты платят, а ты меня бесплатно увековечила.

Лика улыбнулась. Потом шмыгнула носом — глаза явно были на мокром месте.

— Пойдём. Я завтра рассмотрю все твои рисунки и выберу какой-нибудь себе, хорошо? Не хочу сейчас торопиться.

Она кивнула. Но как только я повернулась к двери, воскликнула:

— Подожди! — схватила мою руку и что-то туда вложила.

Подняв ладонь повыше и увидев, что это, я охнула.

— Лика!..

— Пожалуйста, возьми! — горячо зашептала девочка, зажав мою ладонь опять, чтобы не вздумала отдавать. — Ты… пожалуйста! Это для меня очень важно… Ты… ты для меня очень важна…

И тогда я впервые обняла её — крепко, изо всех прижимая к груди и зарываясь носом в пшеничные волосы, пахнущие липовым мёдом и молоком.

А в кулаке я сжимала вторую часть медальона с птичкой.

И этот поступок Лики значил для меня намного больше всех слов. Она могла ничего не объяснять и не говорить — под взглядом её зелёных глаз, из которых наконец потекли прозрачные слёзы, я поняла, что девочка впервые в жизни полюбила — полюбила не за родственные узы, как бабушку, отца и Лисёнка, а просто так.

Воистину — в новогоднюю ночь случаются настоящие чудеса…

— О чём вы говорили с Ликой? — спросил Максим, когда мы ложились спать. Я стояла у окна и сжимала в руке его подарок, не решаясь сорвать яркую обёртку — боялась, что сюрпризы для меня на сегодня не кончились.

— Она хотела сделать мне подарок, — ответила я и отвернулась от окна. Максим сидел на постели и задумчиво смотрел на меня.

— Я просто поражаюсь. Как ты умудрилась подружиться с Ликой за полтора месяца? Лене это не удалось и за шестнадцать лет, — Громов покачал головой и улыбнулся. — А с тех пор, как ты общаешься с Ликой, она изменилась. Моя дочь больше не грубит, гораздо чаще улыбается, а иногда у неё такой взгляд, будто в данный момент она витает где-то в параллельных мирах. Скажи мне, ты приворожила Лику?

Я засмеялась.

— Чем, интересно? Просто… Максим, ты извини меня, но я… Я на тебя даже немного зла.

— Это почему? — Громов с интересом посмотрел на меня. Я укоризненно покачала головой и села рядом. Он тут же взял меня за руки.

— Странно, что ты этого не понимаешь. Когда Лике было двенадцать, она узнала, что вся её жизнь была ложью. Любящие родители — это притворство, фантазия. А на самом деле у мамы куча любовников, и папа живёт с ней только из-за общих детей. Девочка переживала, замкнулась в себе, начала грубить — это поведение типично для подростков, когда у них происходит нечто подобное. Почему Лена так ничего и не добилась от своей дочери, я прекрасно понимаю — она вообще не способна на какие-либо переживания, поэтому Лика и не открылась ей. Но ты, Максим… Ты просто переключил своё внимание на Лисёнка, потому что она была младше и больше на тебя похожа. И оставил несчастного подростка разбираться в своих комплексах самостоятельно.

Максим чуть сжал мои пальцы. В его глазах я увидела искреннее сожаление о тех временах.

— Ты права, родная. Я понимаю, что все мои оправдания глупы, но всё же… Когда перед тобой растёт точная внешняя копия жены, поневоле начинаешь думать, что и характером Лика пойдёт в Лену.

— Она совершенно не похожа на Лену.

— Теперь я это понимаю. Но когда в двенадцать лет Лика начала грубить и капризничать, я решил, что природа берёт своё… И переключился на Лисёнка. Ей было семь, она только-только пошла в школу. Что и говорить, общаться с ней было куда приятнее, чем с Ликой.

Максим замолчал. Я понимала, что в этой ситуации говорить больше нечего — что было, то было, не исправить и не изменить… Главное, что он действительно понимает, в чём была его ошибка.

Я отогнула ворот платья и показала Максиму медальон. Его глаза вспыхнули удивлением.

— Она отдала его тебе?!

— Как видишь.

— Надо же…

— Я сама не ожидала. Лика сказала, что никто не относился к ней так, как я.

— Так оно и есть, — тихо сказал Максим, горько усмехнувшись. А потом, поддавшись внезапному порыву, крепко обнял меня. Я прижалась щекой к его груди, чувствуя, как бьётся сердце под тонкой рубашкой.

— Ты необыкновенная, — прошептал Громов. Я улыбнулась и вздохнула, наслаждаясь терпким запахом его тела.

— Лика прекрасно рисует. Кстати, ты знал, что последний месяц она рисует только меня?

— Что? Нет… не знал. С ума сойти можно…

— Зачем? — я рассмеялась. Максим приподнял мой подбородок, наклонился и прошептал, легко касаясь своими губами моих:

— Не зачем, а от чего, дурочка. От тебя с ума сойти можно. От твоего присутствия, от запаха твоих волос, изгибов тела…

— Погоди сходить с ума, — улыбнулась я, чмокнув его в нос. — Я ещё твой подарок не открыла.