Это другой разговор, – возразил нижний голос. – С охраной вообще заметны странности. Тебе был обещан надежный телохранитель; когда в Игре возник официант, ты решил, чисто механически решил, что это он и есть, – и успокоился. Но, может быть, то был просто курьер – а телохранителя так и не прислали? Или посылали, да он не дошел? Что бы это могло значить?

Ну это совсем другой разговор, – ответил голос сверху. – Конечно, тут много неясностей; но все становится достаточно понятным, если придерживаться версии, что устранить тебя хочет кто-то из вашей же команды – просто потому, что ты значишь в ней больше, чем он. Или – не менее вероятно – по той причине, что он, находясь в команде, фактически играет против Искандера. Но и этот вариант наводит на мысль: здесь сейчас безопаснее, чем там. А вообще-то начатое дело надо доводить до конца; вот и сейчас тоже.

Не знаю, до чего бы они там еще договорились. Но была уже пора сворачивать с магистрали. Я уменьшил скорость, чтобы плавно повернуть направо.

По улице, скверно освещенной, тянувшейся меж двумя рядами приземистых домиков, я ехал, погасив огни, каждым квадратным сантиметром своей латаной шкуры ощущая, как мне казалось, чей-то пристальный недоброжелательный взгляд и даже – чудилось – рубиновое пятнышко лазерного прицела. Нервы играли, словно их все одновременно резанули длиннейшим смычком. Я был на пределе; не потому, конечно, что эта поездка настолько выбила меня из колеи – просто очень устал и знал, что каждая минута и каждая секунда времени, которым предстояло еще истечь до конца Игры, будут оставлять во мне все более глубокий и болезненный след. Нельзя до такой степени уходить в себя, в собственное состояние: в результате я чуть было не сбил ее, и лишь в последнюю долю секунды среагировал и вывернул руль, одновременно тормозя. Машину занесло; Наташа метнулась в противоположную сторону и потому уцелела. Я выскочил, схватил ее за плечи и почувствовал, как она медленно оседает. Встряхнул.

– Ты в уме? Выскакивать на самую середину…

Она только мотнула головой. Я ощутил запах.

– Ты что – пьяна?

Она пробормотала:

– Есть немного. Погоди… Я испугалась…

Я почувствовал, что зверею.

– И, напившись, не придумала ничего лучшего, чем…

Но она, похоже, уже приходила в себя. Утвердилась на ногах. Вцепилась в мой рукав. Потянула.

– Пойдем.

– Куда еще? Лезь в машину. Поехали.

– Нет. Зайди.

Мне показалось – то был не совсем хмельной бред, а может, и совсем не он.

– Ладно. Тебе что, нужно собраться? Две минуты.

Пригнувшись, подхватил с сиденья «узи». Вытащил ключи, захлопнул дверцу. Наталья предостерегла:

– Тсс…

Но я и без того насторожился:

– Кажется, у тебя телефон?..

– Нет. Не тот звук.

– Тогда что же?.. Ах, черт!

Это было не у нее, а у меня. И не телефон, а пищалка. Изин подарок. Иными словами, предупреждение о предстоящих неожиданностях. Я снял автомат с предохранителя:

– Ну веди, раз так. Показывай.

Дверь домика оказалась открытой. В тесных сенях было темно. Наташа отворила дверь в комнату. Там горела лампочка, подобие ночника, плотные гардины были задернуты. На столе стояла бутылка, вторая, пустая, попалась мне под ногу – едва не поскользнулся. Две широкие рюмки, остатки закуски. Было накурено; в запахе ощущался не только табачный привкус, но и другой, знакомый. Детские игры.

– Травкой балуешься?

– Не я.

Это было сказано каким-то чужим, посторонним голосом. И только тут я углядел наконец в темном углу диван и на нем – человека, похоже, спящего без задних ног. Правда, дыхания не было слышно. Я повернулся к ней. И сейчас только разглядел, что была девица в одном лишь халатике, с развязавшимся пояском, а под ним – только то, что я уже знал, как мне казалось, достаточно хорошо: всего лишь она сама. Какую-то секунду я пребывал в растерянности, хотя руки не забыли сразу же направить оружие на лежавшего. Потом медленно опустились: с той стороны, похоже, мне ничто не угрожало. Я снова перевел взгляд на нее.

– Надеюсь, тут не витает здоровый дух коллективизма?

Я спросил так потому, что вспомнилось: когда-то я брякнул ей, что нигде этот самый дух коллективизма не проявляется с такой силой, как при групповом изнасиловании.

Вспомнила она или нет, но поняла меня правильно.

– Больше никого.

– Прекрасно. И зачем же я тут понадобился? Подержать свечку?

Наталья задрала подбородок:

– В таком тоне я разговаривать не стану.

Ах, скажите пожалуйста!

– В таком случае зачем же? Чтобы, не откладывая, заявить, что между нами все кончено? Могла бы и повременить до утра.

– Об этом поговорим потом, – сказала Наталья как-то устало. – Сперва подойди к нему, вглядись внимательно.

Она включила верхний свет, неожиданно яркий. Я повиновался.

– Ты никогда не встречался с ним?

Я насупился, пытаясь вспомнить.

– Н-нет… По-моему, нет. Хотя – постой…

Что-то забрезжило в памяти. Отдельные черты… да, отдельные линии кого-то, пожалуй, напоминали. Сходящиеся к переносице брови. Нос с аристократической горбинкой. Высокие, чуть выдающиеся скулы. Жаль, что нельзя было посмотреть в глаза. Я покосился на Наталью:

– Но ты хоть, надеюсь, знаешь? Кто это?

Мне показалось, что она как бы сжалась, стала поменьше.

– Я думала, что… да. Но потом сообразила…

– Там? – перебил я, великолепным обличающим жестом прострев руку к дивану.

– Да… Поняла: очень похож – внешне; но это не он.

– Будь добра, побольше ясности. Не – кто?

Она глубоко вздохнула, как бы запасаясь воздухом.

– Мы с ним… то есть не с ним – с тем, за кого его приняла – были вместе. Всерьез. И, думали, надолго. Я ведь тебе сразу сказала: была замужем. Забыл? Потом я отчего-то… Ну взыграло, бывает… словом, отказалась от него. На что-то обиделась, наверное, ты же знаешь – бываем дурами…

– Про психологию, может быть, в другой раз?

– Потерпи. – На сей раз это было сказано знакомым, не допускающим возражений тоном. – Иначе ничего не поймешь.

– Да надо ли объяснять, по каким таким мотивам ты с ним переспала? Право же, не время и не место.

– К мотивам сейчас подойду. После этого я переживала. И он тоже…

В этот миг лежавший пошевелился. Я напрягся. Наталья успокоила:

– Не бойся, он усыплен глубоко.

– Обожаю наркоманов. Хотя в наше время кто не употребляет? Разве что старики вроде меня.