— Где?! — Филиппов решил, что беседа с шефом ему просто напросто снится.

— Сразу за коттеджами академиков, там возвышенность, прекрасное место для большой пирамиды. — Карачаров как-то воровато глянул в окно кабинета. — А главное, она станет нас очень хорошо кормить, да что кормить, просто озолотит нас, батенька! Уж поверьте мне!

По-прежнему ощущая все услышанное как сновидный сюрреализм, Филиппов покинул стены института и пошел побродить по Академгородку.

Лев Петрович Красный, Лев Петрович Красный, шел и бормотал он. В другом городе прохожие приняли бы его за помешанного, но здесь, на асфальтированных дорожках научного городка, такие, о чем-то рассуждающие сами с собой ученые — не редкость. Никто из старожилов и не обратил на Филиппова никакого внимания; только в проехавшем «Мерседесе» один из короткостриженых сказал другому: «Глянь, Петруччио, на того вон джинсового мужика. Ученый! Идет, сам с собой балаболит. Они все тут малость тронутые». Но в голосе говорящего звучало не презрение, а восхищение, однако, этого Филиппов даже не мог предположить. Иномарок он принципиально старался не замечать, такой нестерпимый зуд зависти вызывали они у него в мозгу.

Лев Петрович Красный, глухо бормотал он. И вдруг приостановился: «Красный Лев.». У него резко изменилось выражение лица. Это же значит, простучало в голове, что я дошел!.Это был он! Певчая птичка моя в ванной ты не догадываешься о том, что носишь в себе! Остается только овладеть. Но как, к а к овладеть?! Только стать е ю. Полностью стать. Чувствовать, что я не Филиппов, а Кавелина Анна. Вот, я уже иду ее походкой, ага, так, наклоняю голову, улыбаюсь… Я — Анна Кавелина. Я— Анна Кавелина. И тогда в момент ее физической смерти, я овладею тем, что так долго искал. О смерти Анны он подумал как о чем-то само собой разумеющемся. И снова стал ощущать себя только Филипповым Сутуло побрел. Снова остановился. В ней никогда бы не было ничего, если бы не я. Трансмутация произошла только благодаря мне. И то, что получилось, не только ее, но и мое! О н о возникло только в н а ш е й с ней страсти. Значит, если она покидает наш бренный мир, все то, что в ней, должно принадлежать мне. Но как забрать? Если я становлюсь ею и… Я поймаю э т о в миг ее смерти. Только не пропустить.

Все последующие дни Филиппов походил на безумца.

Марта, глядя на него, перешептывалась с Ольгой. Заехал как бы между прочим старик Прамчук. Наверное, Ольга позвонила ему. Собака соседей шарахнулась от Филиппова и завыла.

Т о л ь к о н е п р о п у с т и т ь.

Он позвоним Карачарову, попросил несколько дней отпуска. Болею. Тот согласился, посмеялся в трубку

— Не пропустите, Владимир Иванович, начало строительства! Не каждый век пирамиды возводятся, а!

— Да, да, — пробормотал, — именно, именно — не пропустить…

К Анне он поехал днем. Был уверен, что она — дома: вчера подала заявление об уходе. Филиппов узнал об этом от институтского слесаря. Тот, проходя мимо, произнес: «Карачаров заявление Кавелиной подмахнул … Вот и мне уже здесь больше делать нечего» Филиппов глянул на него ошалело и сначала ничего не понял. Но, когда сообразил — Анна — то уволена! — рванул к ней домой.

В голове его плясали черные и вертлявые «еще» и «уже», сначала они просто скакали по его мозгу, потом стали тянуть — каждый на себя — ось, на которой крепились две, испещренные кратерами и узкими извивами, мягкие полусферы, тянуть так сильно, что ось страшно зазвенела и, казалось, вот— вот разорвется…

Однако Анны дома не оказалось… Тогда Филиппов, звякнув к старику — соседу, забрал у него ключи от ее квартиры, привычно сунув тому в желтую сморщенную ладонь мутную сотенную. У него с Василием Поликарповичем, после смерти Анниной матери, возник такой договорчик. Доверчивая, Анна оставляла всегда у старика второй экземпляр ключей. Вдруг приедет внезапно моя сестра, говорила она или… А Филиппов давал старику деньги на выпивку и дважды, в отсутствие Анны, обследовал ее скромненькую квартирку. Впрочем, она бы и так, без всякого секретного сговора с соседом, наверняка сама отдала бы Филиппову ключи, попроси он ее об этом. Но этого он не хотел — напридумывает себе сразу чего не надо, проговориться какой-нибудь приятельнице, той же Елене…. к чему?

Но сегодня ему было уже все равно. Уже!

И это «уже» так сильно вдруг потянуло за мозговую ось, что Филиппов, убирая на лестнице подъезда в карман кошелек, покачнулся, как пьяный. Только он успел открыть, а потом снова закрыть дверь, только прошел в кухню, чтобы поставить чайник, снова раздался звук открываемого замка. И в квартиру влетела Анна. Смертельно бледная, испуганная, упала она в свое стареньком кресле.

Филиппов вышел из кухни и встал в проеме между коридорчиком и комнатой.

Сначала она молча смотрела на него: в ее посветлевших глазах застыл ужас.

— Ты видел? — неожиданно спросила она, показывая в сторону окна. — Смотри же, смотри!

— Что? — Как ни всматривался он в давно немытое стекло, ничего не заметил.

— Два наших тела, соединившись, покинули нас…Гляди! — Она вскочила с кресла, быстро снова села. По ее запавшим щекам текли слезы. У когда-то пухлых губ собрались иголки морщин.

— Что мы будем делать без них? Они улетают от нас… навсегда.

Он не сильно обратил внимание на ее слова — фантазия. Страдает, бедная. Одна она, совсем одна.

Никому не нужна ты, Анна, тут же подумал радостно. Идиоты. Если бы они только знали, ч е м ты владеешь, ч е м скоро буду владеть я, если бы они только могли предположить, ч т о мы с тобой создали нашей страстью. Конечно э т о должно достаться мне.

— Анна, золотая моя, прошептал он, наклоняясь к ее плечу. Он встал на колени перед креслом, обнял ее худые бедра…

— Володя, а мы станем мужем и женой? — Вдруг спросила она, робко на него глядя. — Когда-то ведь ты говорил — вот, подниму детей и тогда мы с тобой родим дочь.

— Золотко мое, прости, но у меня уже есть дочь, — прошептал он, — и Ольга родила без мужа, слабенького такого парнишку, нужно помогать. Какие уж нам с тобой дети.

Она не закричала, не вскочила с кресла — она побледнела так, что белая стена, когда он перевел на стену взгляд, показалась ему красной. Он понял: она убита. Ее больше ничего не ждет. Она не сможет петь. Не сможет смеяться. Не сможет спокойно и радостно болтать по телефону. Не сможет свободно смотреть вокруг.

— Лучше умереть, — крикнула она.

— Может быть, — прошептал он, — может быть… — Она глянула на него одним из своих странных нездешних взглядов и стала, как-то криво, точно Лера, покойная подруга Марты, вставать с кресла…

— Прости меня, сказал он, поднимаясь с колен. Я пошел.

— Уходишь?!

— Увидимся т а м, — глухо сорвалось с губ.

Он пересек комнату, потом небольшой коридор. Если я вернусь, она выживет, стукнуло в мозгу. И я н е п о л у ч у. А я только ради этого страдал. Она принесла мне одни мучения. Она разрушила мою семью. Он уже спускался по лестнице. Навстречу попался прихрамывающий сосед. Он был нетрезв: сотенная ненадолго задержалась в его руках.