— Это очевидно, — перебил его Деннисон. — У них яйца всмятку текут по физиономиям. Не могут ответить на самые простые вопросы, поэтому выглядят просто идиотами. Но между прочим, они далеко не идиоты и работают достаточно давно — знают, что такое максимальная засекреченность и почему она применяется в данном случае. Кто еще?

— Не считая вас — честно говоря, ваше имя я вычеркиваю только потому, что нахожу мое раскрытие для вас абсолютно «непродуктивным», — остаются еще трое.

— Кто же?

— Первый — Лестер Кроуфорд из Центрального разведывательного управления; второй — начальник базы в Бахрейне, Джеймс Грэйсон; третья — женщина, Адриенна Рашад, особый агент, действующий за пределами Каира.

— Что насчет них?

— Свонн говорит, они единственные люди, которые знали, кто я такой, когда меня доставили в Маскат.

— Ну, они-то наши кадры, — многозначительно произнес Деннисон. — А как насчет ваших друзей там?

— Не могу сказать, что это невозможно, и все-таки вряд ли. Не считая молодого султана, я общался с несколькими людьми, настолько отдаленными от каких-либо контактов с Вашингтоном, что о них я подумал бы в самую последнюю очередь, если вообще их стоит принимать во внимание. Ахмат, с которым я знаком очень давно, не сделал бы этого по многим причинам, начиная со своего положения и кончая связью с нашим правительством. Я звонил четверым, откликнулся только один, за что и был убит — вне всякого сомнения, с согласия остальных. Они боялись за свои шкуры. Не хотели иметь со мной ничего общего, даже знать о моем пребывании в Омане. Чтобы понять это, надо там пожить. У очень многих синдром террориста, к их горлу и к горлам всех членов их семей приставлены кинжалы. Уже были случаи мести — убитый сын, изнасилованная и изуродованная дочь, — потому что двоюродные братья или дядья требовали действий против палестинцев. Не верю, что кто-то из этих людей произнес бы мое имя даже перед глухой собакой.

— Господи Боже, в каком же мире живут эти проклятые арабы?

— В мире, где подавляющее большинство пытается выжить и создать условия для себя и своих детей. А мы не помогли им, фанатичный вы мерзавец.

Деннисон задрал голову и нахмурился:

— Может, я и заслужил ваш выстрел, конгрессмен, мне придется подумать об этом. Не так давно было модно не любить евреев, не доверять им, а сейчас все изменилось: в схеме наших антипатий их место заняли арабы. Может, все это и чепуха, кто знает? Но сейчас самое важное, кто извлек вас на свет Божий из-под покровов секретности. По-вашему, это кто-то из наших рядов?

— Должно быть, так. К Свонну обратился — как выяснилось, обманным путем — какой-то блондин с европейским акцентом, располагающий обо мне подробнейшими сведениями. Такая информация могла к нему поступить только из правительственных источников, возможно, из моей биографии, подготовленной для конгресса. Он пытался связать меня с оманской ситуацией, Свонн решительно это отверг, заявив, что сам лично отклонил мою кандидатуру. Однако у Фрэнка сложилось впечатление, что ему не удалось убедить этого человека.

— Мы знаем о шпионе-блондине, — вставил Деннисон. — Только не можем его найти.

— Но этот тип копал и отыскал кого-то еще, кто умышленно или неумышленно подтвердил то, за чем он охотился. Если вычеркнуть вас, а также госсекретаря, министра обороны и начальника комитетов начальников штабов, остаются Кроуфорд, Грэйсон и эта Рашад.

— Первых двоих тоже вычеркните, — твердо произнес глава президентского аппарата. — Сегодня рано утром я поджаривал на решетке Кроуфорда — прямо здесь, в этом кабинете. Он готов был согласиться на сайгонскую рулетку только из-за предположения о такой возможности. Что касается Грэйсона, пять часов назад я звонил ему в Бахрейн. Его чуть кондрашка не хватила, когда он услышал, что мы рассматриваем его как возможный источник утечки. Прочитал мне нотацию, как самому тупому ученику в квартале, которого следует бросить в одиночку за то, что я позвонил ему по обычной линии. Как и Кроуфорд, Грэйсон — старый профессионал. Ни тот, ни другой не стали бы из-за вас ставить под удар дело всей своей жизни, и ни одного из них нельзя обманом заставить это сделать.

Кендрик наклонился вперед, локтями оперся о стол. Он смотрел на противоположную стену кабинета; в голове его проносился поток противоречивых мыслей. Калейла, урожденная Адриенна Рашад, спасла тогда ему жизнь, но не сделала ли это только для того, чтобы продать его? Она — также близкий друг Ахмата, которого может дискредитировать связь с ней. Эван уже достаточно навредил молодому султану, чтобы добавить еще разведчика-перевертыша. А еще Калейла поняла его, когда он нуждался в понимании; была добра, когда он нуждался в доброте. Если ее обманным путем заставили разоблачить его, и он выставит ее несостоятельность, она кончена для работы, в которую пылко верит... Но, если она разоблачила его по каким-то своим собственным причинам, тогда это предательство. На чьей стороне правда? Кто она — жертва обмана или лгунья? Как бы там ни было, ему надо выяснить это для себя, чтобы перед ним не маячил призрак официального расследования. Сверх того, ему надо знать, с кем она контактировала или кто контактировал с ней. Ибо лишь этот кто-то может ответить, почему он выставил напоказ Эвана из Омана. Он должен его узнать!

— Женщина, — согласился Деннисон, кивая. — Я насажу ее на вращающийся вертел над самым жарким адским огнем!

— Нет, не насадите, — возразил Кендрик. — Вы и близко к ней не подойдете, пока я не подам вам знака, если вообще подам. И сделаем еще шаг вперед. Никто не должен знать, что вы привезете ее сюда, — под прикрытием, так, я думаю, это называется. Абсолютно никто, ни один человек. Это понятно?

— Да кто вы, черт побери, такой...

— С этим мы уже разобрались, Герби. Помните, следующий вторник в Голубой комнате? С оркестром морской пехоты и всеми этими репортерами и телекамерами? У меня будет огромная-преогромная трибуна, на которую я смогу залезть, если захочу, и кое-что рассказать. Поверьте, вы окажетесь среди первых мишеней — осел избитый и все такое.

— Вот проклятие! Можно мне, как человеку шантажируемому, набраться смелости и спросить, почему эта шпионка пользуется предпочтением?

— Конечно. — Эван пристально посмотрел на главу президентского аппарата. — Эта женщина спасла мне жизнь, и вы ей жизнь не поломаете, сообщив ее агентам, что она взята под прицел вашего хорошо разрекламированного белодомовского дробовика. Вы уже достаточно натворили таких дел.

— Ладно, ладно! Но давайте проясним одну вещь. Если разболтала она, вы передаете ее мне.

— Будет зависеть...

— От чего же, во имя Господа?

— От того, как и почему.

— Снова загадки, конгрессмен?

— Не для меня. — Эван внезапно встал. — Вытащите меня отсюда, Деннисон. И еще, так как я не могу поехать домой, ни в Вирджинию, ни даже в Колорадо, без того, чтобы меня не завалило, может ли кто-нибудь из этого курятника снять для меня домик или коттедж за городом на другое имя? Заплачу за месяц или за сколько понадобится. Мне нужны всего несколько дней, чтобы во всем разобраться до возвращения в офис.