Джон Рид. Десять дней, которые потрясли мир.

Мы оставили большевиков поздней ночью 26 октября, когда съезд Советов утвердил Совет Народных Комиссаров — первое правительство новой власти.

До чего всё-таки предусмотрительно они поступили, сразу же, на волне эйфории от одержанной победы, приняв программу дальнейших действий! Когда речь зашла о правительстве, в него вошли только те, кто был согласен с программой — и получилось так, что Совет Народных Комиссаров оказался сплошь большевистским. Нет, в РСДРП(б) тоже существовали фракции и группы, которые смотрели в разные стороны — но хотя бы не в противоположные, и то хорошо! А поскольку у них был еще и сильный лидер, то новое правительство имело шансы со временем стать дееспособным.

Зато ВЦИК, которому был подотчетен Совнарком, оказался всё-таки коалиционным, хотя и не в смертельном варианте. В него входили 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 социал-демократов интернационалистов, 3 украинских социалиста и 1 эсер-максималист — представители тех политических групп, которых как-то удалось уговорить остаться в Смольном, и в каждой фракции (кроме, может быть, эсеров-максималистов) наверняка было по несколько направлений. Плюс к тому съезд постановил, что туда могут войти, если пожелают, представители крестьянских Советов, армейских организаций и тех фракций, которые покинули съезд 25 октября. Председателем этого ноева ковчега стал Каменев.

Однако, как выяснилось практически сразу, вопрос о «социалистическом» правительстве не был закрыт. Представляете, что бы началось, если бы съезд и избранный им ВЦИК рухнули в дебаты о коалиции, не имея четкой программы? А так большевики обрели достаточно прочную опору под ногами и могли защищаться от обвинений в недемократичности. Что вы, что вы! Они никоим образом не против коалиции! Даже Ленин и Троцкий согласны работать в новом правительстве с кем угодно — но при одном условии: на основании той программы, которую принял съезд Советов.

Вот только это условие почему-то оказалось неприемлемым для братьев-социалистов. Почему бы это, а?

Из воззвания съезда Советов «Рабочим, крестьянам и солдатам!»:

«…Опираясь на волю громадного большинства рабочих, солдат и крестьян, опираясь на совершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки…

…Советская власть предложит немедленный демократический мир всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах. Она обеспечит безвозмездную передачу помещичьих, удельных и монастырских земель в распоряжение крестьянских комитетов. Отстоит права солдата, проведя новую демократизацию армии, установит рабочий контроль над производством, обеспечит своевременный созыв Учредительного собрания, озаботится доставкой хлеба в города и предметов первой необходимости в деревню, обеспечит всем нациям, населяющим Россию, подлинное право на самоопределение…»

Нет, конечно, для октябристов или, скажем, кадетов, выражавших интересы буржуазии, такая программа абсолютно неприемлема. Но чем она не годилась меньшевикам и эсерам, которые, согласно их собственным декларациям, защищали трудовой народ? Чем было плохо социалистам во ВЦИКе и в коалиционном правительстве, действующем на основе таких решений съезда? Их смущало то, что эти обещания невозможно выполнить? Но ведь и Временное правительство не делало ровным счетом ничего из того, что обещало, а эсеры и меньшевики входили в него без малейших нравственных судорог.

Что любопытно: сами решения они не критикуют, ограничившись криками о том, что ничего из обещанного большевики не выполнят. Братья-социалисты упорно цепляются за факт ареста Временного правительства — мол, незаконно, узурпация! Забавно — когда после Февральской революции «Временный комитет» постановил арестовать всё царское правительство, никто этим, помнится, особо не возмутился. И что у нас получается? А получается у нас чисто готтентотская мораль: если сосед пришёл, побил меня, угнал моих быков и изнасиловал моих жён — это плохо, а если я побил соседа, угнал его быков и изнасиловал его женщин — это хорошо.

А с учётом того, что Совнарком тоже являлся временным правительством, действующим только до Учредительного Собрания, а Учредительное Собрание новая власть намеревалась провести немедленно (несколько дней спустя оно было назначено на 28 ноября) — ситуация приобретает стойкий запах паранойи. О чем спор, собственно говоря? Либо… либо в этом деле есть что-то такое, чего мы не знаем.

В поисках того, чего не знаем, обратим внимание на «моменты истины», проскакивающие между фразами противников новой власти. То социалисты заявят, что не признают не только Совнарком, но и сам съезд. То шантажирующий всех забастовкой железнодорожников Викжель ляпнет, что не только считает старый состав ЦИКа живым и действующим, но и принимает в разборке властей его сторону. Ладно, можно не признавать большевистский Совнарком — но съезд Советов-то и избранный им коалиционный ВЦИК чем виноваты? За что их-то объявлять нелегитимными?

Самый логичный ответ, как всегда, прост: дело отнюдь не в Совнаркоме, а в самом съезде. Ну, не в делегатах, конечно, которые в грязных сапогах на паркет поперли, а в их решениях. Воззвание — это «протокол о намерениях», самих же решений было три: декрет о мире, декрет о земле да немедленный созыв Учредительного Собрания. И едва ли принципиальные разногласия кипели вокруг третьего пункта. Вот уже год, как все основные события в Российской державе, если снять верхний слой политической фразы, определялись одним: отношением к войне.

По главному вопросу на стороне большевиков был колеблющийся и тяжело дышащий у подножья политического Олимпа народный океан. «Немецкие агенты» — это версия для пропаганды: да, конечно, сепаратный мир немцам выгоден — но это не значит, что он невыгоден России! Позиция масс была неизменна, и если политики, такие, как тот же Каменев, оставшись «в одиночестве на колеснице», чувствовали себя неуверенно, то тактик Ленин видел ситуацию по-другому: баба с возу — кобыле легче.

Любопытно все же: что именно так возмутило гордо удалившихся со съезда братьев-социалистов — попранная демократия или декрет о мире? Возможно, кое-что прояснит маленький фактик: из одиннадцати членов Временного правительства первого состава девять (кроме Гучкова и Милюкова) были масонами, а всего из 29 человек, прошедших за восемь месяцев через этот орган, масонские значки имели 23 (в том числе, естественно, и Керенский). Но и в ЦИК Петросовета первого созыва все три члена президиума — Скобелев, Чхеидзе и тот же Керенский — тоже являлись масонами. Учитывая, что масонство того времени было не столько тайным обществом, сколько насквозь прозападным деловым клубом, видно, что на самом деле и правительство, и ЦИК — это одна тусовка.

Да и соратники по Антанте были бы круглым идиотами, если бы не ассигновали определенную сумму на подкуп российской политической верхушки, и не меньшими идиотами были бы члены Военно-промышленного комитета, если бы не сделали то же самое.

Естественно, ни один из попавших в эмиграцию политических деятелей октября 1917 года о столь низменных мотивах не пишет. И у нас тоже нет оснований подозревать их в такой гадости — ради деловых связей с англичанами и французами, а тем более ради каких-то грязных разноцветных бумажек кидать в мясорубку войны новые сотни тысяч живых людей. Само собой, они — хорошие, и в своём противодействии большевикам действовали исключительно из святой и чистой любви к революции и демократии. И гражданскую войну тоже ради неё развязали…