Американцы не пытаются подстроиться под обычаи страны, в то время как русские завоевывают людей пониманием их традиций: «Я лично присутствовал на встрече советских представителей и влиятельных бирманских монахов в Мандалае, центре бирманского буддизма. В состав советской делегации входил и посол СССР. Когда члены делегации прибыли в пагоду, им предложили сесть. Они отказались по совету посла. Им предложили поесть, но они отказались, сказав, что пища не подходит советским желудкам. Член парламента Бирмы позднее упомянул об этом инциденте в разговоре с послом, который раздраженно сказал: „Зачем нам садиться? В России, если мы хотим выразить уважение к кому-либо, мы стоим“».

Возможно, Казначеев мог бы быть представителем русского аналога «Скверного американца», но он понимал страну, в которой жил, и пытался исправить ошибки других. Он полюбил Бирму и ее жителей. «Практически все свободное время я проводил со своими бирманскими друзьями. Рабочий день в советском посольстве длился с 8 утра до 2 дня. После этого я начинал совершенно другую жизнь. Я навещал своих друзей, которые часто приглашали меня к себе домой. Я в значительной мере привык к бирманскому образу жизни. Иногда бирманцы говорили мне, что они забывали, что я иностранец. Я ненавидел оставаться в посольстве, атмосфера которого была очень натянутой и недружелюбной. Моя настоящая жизнь начиналась только тогда, когда я был со своими друзьями.

Среди бирманцев у меня было много близких друзей. Я верил им, и они очень хорошо относились ко мне. Некоторые из них знали о том, что я хочу бежать, за несколько месяцев до того, как я предпринял этот шаг. Фактически, я доверил им свою жизнь, и они меня не предали».

Казначеев стал известен в советских кругах Рангуна как «любитель Бирмы». Профессор Горшков, приезжавший сюда в составе миссии ООН, докладывал в Москву, что молодой дипломат попал под влияние капиталистического окружения и ведет себя очень подозрительно. Но в Москве не обратили внимания на это предостережение, так как Казначеев был сотрудником разведки, которому по роду деятельности приходилось часто встречаться с бирманцами.

Прожив в Бирме два года, Казначеев понял, что единственным решением при его нарастающем отвращении ко всему советскому и любви к Бирме может быть дезертирство. Он планировал сдаться бирманским властям, но опыт полковника Стригина показал ему, что правительство Бирмы скорее всего не сможет эффективно решить эту проблему.

Казначеев хорошо обдумал свой побег. 23 июня 1959 года он приехал в центр Рангуна. Вместо того чтобы обратиться в американское посольство, он пошел в библиотеку Информационной службы США, находившейся в большом здании. То, что он посетил это здание, не должно было вызвать подозрений. Дипломат сказал библиотекарю, что хочет встретиться с кем-нибудь из посольства, вскоре в библиотеку пришел один из сотрудников. Он очень осторожно отнесся к просьбе Казначеева, понимая, что подобный инцидент может создать США плохую репутацию в глазах бирманцев. Однако слова русского звучали довольно убедительно, и встреча была назначена на следующий день в том же месте.

На этой встрече Казначеев сказал, что откажется от советского гражданства в обмен на политическое убежище. Он выразил опасение в связи с возможностью возмездия, направленного против его родителей, бывшей жены и двухлетнего ребенка. Однако добавил при этом, что высокое положение в обществе его отца ограждает его от подобных действий, а тот факт, что он разведен, возможно, защитит бывшую жену и ребенка.

Затем Казначеева допросил сотрудник ЦРУ, который должен был дать свое согласие на организацию побега. Перебежчика должны были привезти в американское посольство, но акция была задержана дипломатическими осложнениями. В тот день американский посол Уолтер П. Макконаги принимал советского посла Алексея Шилборина, который наносил прощальные визиты перед отъездом из страны.

Американская приверженность протоколу не позволяла провести советского дезертира на территорию посольства в тот момент, когда его руководитель обменивался любезностями с американским коллегой. Казначеева держали в надежном месте до тех пор, пока не окончился визит советского посла. После этого двадцатисемилетнему перебежчику предоставили комнату на верхнем этаже посольства, в которой он и находился пять дней до отъезда в Вашингтон.

Американский посол незамедлительно уведомил правительство Бирмы о дезертирстве, а официальное заявление для прессы было сделано 26 июня. Неизбежная пресс-конференция была проведена. На следующий день Казначеев отвечал на вопросы журналистов, говоря по-бирмански.

Во время пребывания в посольстве Казначеев написал объяснение побега и кратко рассказал о своей жизни. Ему дали одежду, так как у него было только то, в чем он бежал, он читал газеты и журналы, его познакомили с фильмотекой посольства.

Посол Макконаги поддержал требование бирманского МИД допросить перебежчика. В день отъезда в Вашингтон его привезли для допроса в Министерство обороны в Рангуне. Беседа продолжалась с 12 до 4 часов дня. Министр иностранных дел Бирмы Ю Чан Хтун Аунг предложил советскому послу встретиться с Казначеевым до его вылета в Вашингтон, но предложение было отвергнуто.

Из Министерства обороны дезертира на лимузине американского посольства в сопровождении бирманских военных доставили в аэропорт Рангуна. Он позировал фотографам, стоя на трапе самолета американских ВВС. Улыбаясь, повернулся к группе людей из советского посольства, которые также делали снимки.

Контраст с вынужденным полетом полковника Стригина, произошедшим всего за месяц до этого, был поразителен. Казначеев вошел в самолет сам, без сопровождения. Охрана не отгоняла фотографов, у официальных представителей в карманах не лежали шприцы со снотворным, а в полете путешественника не сопровождала вооруженная охрана.

В то время как мы наблюдаем такой очевидный побег от притеснений к свободе, чем можно объяснить обратное? Это побег от свободы к притеснениям? У перебежчиков из СССР прямое мышление, а у перебежчиков из США искривленное? Два самых интригующих побега с участием американцев произошли в начале и конце того времени, которое называют «позорным десятилетием».

Истории Ноэла Филда, Уильяма Мартина и Бернона Митчелла до сих пор вызывают вопросы, на которые нет окончательных ответов.

Историю Ноэла Филда определяют три даты: в мае 1949 года, успешно проработав в Государственном департаменте, Лиге Наций, Управлении стратегических служб, он исчез по ту сторону железного занавеса вместе со своей женой Гертой. В октябре того же года его привезли в Будапешт, арестовали как провокатора и шпиона, он и жена были приговорены к пяти годам тюремного заключения. В ноябре 1954 года, после освобождения из тюрьмы, он, вместо того чтобы вернуться в Соединенные Штаты, попросил предоставить ему политическое убежище в Венгрии.

Филд пережил послевоенные репрессии в Венгрии — его показания стали ключевыми в осуждении и казни Ласло Райка, бывшего министра иностранных дел Венгрии. Он был свидетелем фабрикации обвинений против группы антинацистских лидеров, которым он помогал, работая в УСС, — группы, которую в Москве называли «испанской знатью», героизм этих людей во время войны и привел к их ликвидации.