– А как он поймет, есть ли у него талант? – задал новый вопрос Петр.

– Ему об этом скажут?

– Ван Гогу никто об этом не сказал, – вспомнил Смерчинский одного из самых известных художников двадцатого столетия, умершего в нищете. – Кафка также не слышал ни от кого, что талантлив, и лишь после смерти стал известнейшим писателем. Одним из трех столпов модернизма.

– И правда. А Дали сам себе об этом постоянно говорил, – рассмеялась негромко девушка, вспомнив одного из самых эксцентричных деятелей искусства прошлого века. – О том, что он – талант, нет, гений.

– Современники считали Моцарта посредственностью.

– Даже так? – удивилась девушка. – Так странно. А может быть, тогда о таланте расскажет время? Да?

– Да. Время сильнее людей. Тысячи человек могут говорить тебе, что ты прекрасен. А через тысячу часов, дней или недель они о тебе забудут. Следующее же поколение о тебе просто и не вспомнит. Чаще всего, потому что ты выйдешь из моды. И это во всех сферах искусства. К примеру, ты знаешь графа Амори?

– Нет. Кто это?

– Писатель. В дореволюционной России пользовался большой популярностью. Тогда, впрочем, было достаточное количество авторов, книги которых можно было назвать бестселлерами. Но даже я забыл их имена. Из моды не выходит только талант, – добавил вдруг Петр странным голосом.

– А про талант тебе показало время? – спросила Лида, чувствуя себя совершенно гармонично рядом с этим человеком.

– А мне сказали люди, – усмехнулся Петр. – А вскоре я и сам понял. Я ценитель, слушатель и чуть-чуть исполнитель, – повторил он. – У меня была возможность поступить в Консерваторию, была возможность учиться за границей у именитых мастеров. За деньги – все, что угодно. Но зачем? – с долей ехидства добавил он. – У меня, знаешь ли, есть не только гордость, но и разум.

Несколько минут они танцевали молча, и чувственная музыка пробуждала в них двоих самые чудесные эмоции.

– Красивая музыка, Петь… Только так грустно стало… «Ромео и Джульетта» – они всегда вызывали у меня слезы, – призналась вдруг девушка.

– Тогда ты должна кое-что знать, милая, – он улыбнулся. – Ты знаешь, что еще в тысяча девятьсот тридцать пятом году Прокофьев написал особенный вариант «Ромео и Джульетты»? Вариант со счастливым финалом. Джульетта проснулась раньше, чем Ромео выпил яд, и они остались живы.

Но он побоялся, что этот вариант не понравится Сталину, и переписал первую версию партитуры. Второй вариант не нравился уже ему самому, и, думаю, в глубине души, Прокофьев не принимал такой трагичный конец. Мне всегда казалось, что для него Ромео и Джульетта остались живы. Поэтому, слушая эту мелодию, и ты можешь считать вслед за ним, что они не погибли, а прошли все испытания и чудесным образом воссоединились.

Лида рассмеялась:

– А в глубине души ты все-таки романтичен.

– Конечно, – серьезно согласился Петр, неспешно продолжая танец и изучая ее лицо. В присутствии этой брюнетки ему его настроение всегда становилось миролюбивым, и оказывалось, что где-то в тайниках его сердца, над которым иногда прекращал брать верх аналитический мозг, все же есть запасы нежности. – Безнадежно… Кстати, раз мы говорим о них… – Он мягко освободился из объятий девушки, подошел к музыкальному центру и включил новую композицию. И мелодия – грустная, пронзительная, вновь наполнила комнату.

– Не классика, но достойно, – объявил Петр, вновь привлекая к себе девушку. – Нино Рото. Писал музыку к «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли.

– Мне нравится эта музыка, очень. Все же так жалко их…

– Кстати, ты не думала, что если Ромео и Джульетта остались вместе, они возненавидели бы друг друга?

– Что? – вскинула брови Лида.

– Я склонен полагать, они не любили друг друга, они были влюблены. Ты ведь знаешь, что они оба были достаточно юны? Ей не было еще четырнадцати лет, ему, по-моему, было около шестнадцати. Накал страстей, предел эмоций. В этом возрасте нет дела до богатства, происхождения, имени, до того, что их семьи враждуют. Чувства ничем не обусловлены. Будь они постарше, возненавидели бы друг друга подобно своим родственникам, – рассказывал Петр. – Так вот. Если бы они остались вместе, любовный угар через пару лет иссяк бы и, скорее всего, ничего не осталось, кроме возможностей обвинять друг друга во всем, ведь есть отличный повод – семьи. Мои догадки подкреплены фактами из жизни. Я знал одного парня, который крепко влюбился, тоже в шестнадцать. И ему было по фигу на все, кроме своей девчонки, хотя, честно говоря, они были разные, как воздух и земля. Если бы они были вместе до сих пор, то точно бы уже расстались, потому что на страсти далеко не уедешь. Мда, – сам себе сказал Петр. – К чему я это говорю? Чувствую себя старым дураком. Лида, твоя очередь говорить.

– Мне нравится слушать тебя, – улыбнулась та и поцеловала в щеку.

Вскоре они покинули клуб и долго бродили по темным улицам, а потом поехали к нему домой, в большую квартиру, выполненную в стиле «перетекающего пространства», то есть представляющую собой одну огромную комнату, разделенную перегородками, ширмами, отделочными материалами, арками или трансформирующейся мебелью на несколько зон: холл, гостиную, спальню, кабинет, кухню.

Лида не была таким ребенком, как Мария, и не вела себя так беззаботно, как Марина, поэтому прекрасно понимала, зачем она, на ночь глядя, едет к парню домой, в его пустую квартиру. Однако к ее огромному изумлению и даже к каком-то недовольству, никаких активных действий Петр не принимал – спокойно пил кофе, неотрывно глядя на девушку, что-то ей рассказывая и совсем почти не реагируя на ее поцелуи, и вскоре она прекратила касаться его, усевшись в угол широкого кресла, больше похожего на маленький диван, и гадая, что случилось с Петей.

– Я поеду домой? – нерешительно спросила она, не понимая, в чем дело. Может быть, она надоела Смерчинскому? Или он устал?

– Если хочешь.

– А ты этого хочешь? – с нажимом спросила Лида.

– Нет.

– Почему?

– Потому что я считаю тебя своей, – отозвался он лениво. – Но ты не поверишь: я не могу заставлять тебя делать то, что я хочу. Поэтому я жду, что ты сама скажешь мне, чего ты хочешь. Боюсь обидеть тебя, – добавил Петр слегка растерянно. – Никогда никого не боялся обидеть словами или действиями, а тебя боюсь. Мне кажется, что в чем-то ты мне до сих пор не доверяешь.

Лида мгновенно вспомнила свои страхи о том, нужна ли она на самом деле человеку не из своего социального круга и что он хочет от нее. А потом вспомнила музыку из балета Прокофьева и решилась.

– Пошли, – она встала и впервые сама взяла его за руку. – Пошли.

– Куда?

– В твою спальню. Ты мне ее еще не показывал, – тихо сказала она.

– Ты уверена?

– Нет, я шучу, – рассерженно сказала она, провела рукой по его шее и расстегнула первую пуговицу.