Земля качнулась под ногами, и Лар-Ральднор упал прямо в обжигающий сугроб. Внутреннее видение исчезло. Он барахтался, пытаясь выбраться, но потерпел поражение. Вскоре мысль о том, чтобы полежать спокойно, перестала вызывать в нем ужас.

Прошел миг или час, прежде чем он пришел в себя от того, что кто-то его откапывает. Лар-Ральднору показалось, что он вернулся откуда-то издалека.

Он сделал попытку обратиться к своим спасителям — почему-то казалось, что их несколько — но уста его были немы и совершенно бесполезны. Он смог только приподнять руки и стянуть с лица повязку, которой защищался от снега.

Ветер утих, буря прошла. С неба лилось какое-то подобие дневного света. Однако его хватило, чтобы Лар-Ральднор разглядел вокруг себя пятерых волков: они молча работали, отвоевывая себе добычу у снега.

Лар-Ральднор с трудом протянул руку к ножу на бедре. Он должен попытаться отогнать волков, хотя тело его казалось лишенным костей и совершенно непослушным. Он смотрел на них, скорее подавленный, чем напуганный, и ждал.

Волки были пепельно-серые, двое — почти белые. Звериного запаха от них почти не ощущалось, наверное, из-за мороза.

Лар-Ральднор выскочил из сугроба внезапно, словно какая-то пружина подбросила его снизу. Двое волков приблизились к нему, он закричал и попытался подобрать свой нож. И тут на его запястье легла длинная узкая лапа. Это было столь неожиданно по-человечески, что Лар-Ральднор замер. Он глядел в темно-золотые глаза, не в силах оторваться. Лапа исчезла. Пара волков осторожно потянула его куда-то за сугробы, и он послушно последовал за ними. Так они подошли к небольшому ледяному холму, и там Лар-Ральднор увидел шестого волка.

Он заплакал и не мог остановить обжигающие слезы, ибо этот волк был прекрасен. Размером с шансарскую лошадь и совершенно белый — как снег, похоронивший его. И еще это была часть легенды.

Пятеро волков столпились рядом, дергая и подталкивая Лар-Ральднора. С удивлением юноша обнаружил, что в состоянии держаться на ногах. Он понимал, чего от него хотят, точно так же, как волки понимали, что человек слаб и ждет помощи. Большой белый волк лег на землю, Лар-Ральднор вскарабкался ему на спину и почувствовал, как сила зверя перетекает в его тело.

Это не было иллюзией, что доказывалось теплом волчьего тела, колкостью шерсти и особенно здоровым звериным духом, идущим от его спасителя.

Затем волк побежал.

Он бежал долгие мили. Солнце село и опустилась ночь; блеклая белизна перешла в тень, а тень — в черноту. Местность стала понижаться, переходя в неглубокую долину. Вокруг стояли деревья странной формы, скованные льдом, а за ними темнело что-то, более осязаемое, чем небо. Стена, а в ней пролом. Луна вышла из-за туч, и Лар-Ральднор мимолетно заинтересовался, что это такое, но тут же вспомнил... И уже не удивился, увидев в проломе полуразрушенный дворец.

Там разгорался какой-то свет явно искусственного происхождения. Лар-Ральднор не соотнес увиденного с теми рассказами, которые слышал о древнем городе на Равнинах, а потому отсвет напугал его.

И вдруг он мягко и безболезненно скатился с волчьей спины, упав прямо перед дверью, обшитой досками. Волк, которого он видел во всех деталях, поднялся на задние лапы, так что коснулся лбом притолоки, и, снова совсем по-человечески, протянул лапу и постучал в дверь — раз, другой. Ошеломленный, Лар-Ральднор лежал под изогнутым волчьим телом, как под аркой, и смотрел на это чудо. Затем арка исчезла. Повернув голову, Лар-Ральднор увидел, как силуэт белого волка мелькнул меж домами и скрылся.

Дверь открылась. За ней стояли люди — Лар-Ральднор сразу опознал в них заравийцев, даже по походке. Они удивленно воскликнули, увидав его, а затем воскликнули еще громче, разглядев, что снег вокруг испещрен гигантскими волчьими следами.

Уже теряя сознание, Лар-Ральднор отметил, что заравийцы не выказали ни страха, ни недоверия — лишь благоговейный трепет и ликование. Сам он испытывал совершенно те же самые чувства.

Они бережно ухаживали за Лар-Ральднором. В течение двух дней он сидел с ними в круглом зале, осознавая всю романтичность положения, в котором оказался. Это была жизнерадостная компания торговцев, в основном бродячих. У одного из них имелась хорошенькая дочка с кожей цвета меда, которой очень понравился гость. После Йезы у него не было ни одной женщины — не хватало ни времени, ни желания во время странствий через половину Виса, которые завершились здесь чародейством и потрясением.

Никто не брался обсуждать удивительные волчьи следы, словно память о них оказалась заперта в сознании. Лар-Ральднору казалось, что это чудо лежит на нем, словно какое-то бремя — и он оказался прав.

На третий день в дверь постучали.

Заравийцы сидели у огня и развлекались настольной игрой. Лар-Ральднор просто отдыхал. Завтра он обещал нарубить им дров — единственная плата за гостеприимство, какую он пока мог предложить хозяевам. В комнату вошел дядюшка, который ходил открывать, очень напряженный, и с ним — двое эманакир.

Все встали. Лар-Ральднор последовал их примеру, не испытывая особого почтения, но и не желая неприятностей своим новым друзьям. Он до сих пор помнил городской рынок в Лин-Абиссе, женщину с Равнин и толпу, расступающуюся перед ней и подносящую дары, будто она была богиней, а не обычным человеком. В Дорфаре ему довелось видеть и других выходцев с Равнин. Некоторые из них были совсем белые, как и та, вплоть до глаз. Ледяной облик и такие же ледяные души. Они проходили мимо, подобно холодному сквозняку. Молва награждала их многими сверхъестественными силами, помимо мысленной речи и той спокойной безжалостной стойкости, что стала неотъемлемым признаком Равнин. Йеза как-то рассказывала, что некоторые из эманакир являются оборотнями, а также умеют исцелять смертельные раны и даже летать. Тогда Лар-Ральднор высмеял ее — большинство заравийцев, даже самых образованных, были чересчур доверчивы. Но тем не менее ее рассказы застряли у него в памяти.

Посетители не приблизились, не заговорили — просто стояли посреди комнаты и ждали Лар-Ральднора. То, что они пришли именно к нему, было совершенно очевидно. Заравийцев оттеснили назад к очагу, впрочем, довольно мягко. Затем они и вовсе ушли.

Лар-Ральднор подошел поближе к степнякам. Оба мужчины, очень светлые, но глаза обычные, не белые. Они смотрели на него без всякой угрозы — впрочем, и без всякого иного выражения.

— Если вы пытаетесь говорить со мной в мыслях, то я этого не умею, — предупредил Лар-Ральднор.

— Однако ты уже делал это, — возразил один из эманакир.

— Только со своей матерью, — это было слишком личное, чтобы обсуждать его с ними. И в то же время Лар-Ральднор чувствовал себя уязвленным — в нем тоже текла Равнинная кровь, и ему хотелось это доказать.

— Да, с Медаси. Ты сын Медаси.

— А также, как, наверное, сообщили вам мои хозяева, сын Яннула, — воинственно добавил Лар-Ральднор.

— Ты уже поправился? — поинтересовался другой.