Рене уже кричала во весь голос, выгибаясь дугой, и металась по постели, стремясь развести колени еще шире. Пальцы девушки судорожно сжимались и разжимались, запутавшись в золотистых кудрях ее умелого возлюбленного. Она уже готова была взлететь на гребень слепящей волны удовольствия. А ему казалось, что сам он вот–вот сойдет с ума. Каждое мгновение превращалось для Майкла в пытку. Чресла его пульсировали в нетерпении, заставляя его напряженный член вжиматься в постель. Ему больше ничего не хотелось, лишь лечь на нее сверху, придавить своим весом, ворваться в ее влажные глубины и раствориться в ней, но юноша стремился к своему Святому Граалю: ему нужна была ее беззаветная любовь, доверие и обожание, сегодня и во все последующие ночи…

«Ну же, Рене, пора! Давай!» — мысленно кричал он девушке.

С протяжным стоном Рене взмыла на гребне наслаждения и рассыпалась мелкой рябью удовлетворения. Ночь простерла над нею свои волшебные и мягкие крылья. Свечи, расставленные вокруг кровати, медленно гасли, рассыпая искры. Она стала Венерой, купающейся в чувственном безрассудстве своего свободного духа, пробужденная к жизни возлюбленным, чье изощренное искусство любви превратило ее в безвольную и искрящуюся игрушку. Закрыв глаза, девушка лежала совершенно неподвижно, наслаждаясь блаженством, охватившим ее тело, рокотавшим в ее ушах, словно негромкий прибой, разбивающийся о полночный берег ее сознания.

Горячая тяжесть, медленно наваливающаяся на нее, заставила Рене распахнуть глаза. Приподнявшись над ней на руках, Майкл устраивался меж ее бедер. Бирюзовые глаза молодого человека сверкали, он дышал тяжело и часто, в безупречных чертах его лица светилось ненасытное желание. На его загорелой коже выступил пот; мускулистое тело ее освободителя напряглось, стремясь унять напряжение, бурлившее у него в крови. Он был удивительно нежен и красив в своем яростном возбуждении. Она готова была раствориться в нем. Окружающий мир перестал для нее существовать.

— Возьми меня, — горячо взмолился он. Кончик его напряженного копья погрузился в сладкую расщелину ее плоти, но он все–таки сумел удержаться на самом краю. — Прими меня в себя, Рене…

Бесконечно тронутая отчаянной потребностью, которую она прочла у него на лице, девушка вдруг ощутила, как на нее вновь накатила жаркая волна восторженного предвкушения. Она обхватила его руками и ногами, лаская его широкие гладкие плечи, мускулистую спину, скользя руками по шее, и бедра ее задвигались в приглашающем ритме.

— Да, я хочу тебя, Майкл. Я хочу тебя.

С благодарным стоном Майкл одним движением вошел в нее. Девушка ожидала ощутить боль и неудобство, но когда он с восхитительной легкостью проник в нее сильным толчком, воспоминания о прошлом и страхи перед возможной несовместимостью растаяли в огненной реке чувств, поглотившей ее. С губ Майкла сорвался стон торжества, как будто его только что короновали и он стал верховным властелином ее маленькой страны. Он вышел и тут же вошел вновь, дразня девушку. А она встретила его яростную атаку с неожиданной благосклонностью, и тело ее подчинилось горячему и благословенному ритму его бедер. Ей нравилось то, что он делает. Но она хотела большего.

— А тебе это нравится! — Его голос был полон силы и уверенности. Майкл не сомневался в своих сверхъестественных способностях. — Я вижу это по твоим глазам. Они похожи на пурпурные драгоценные камни, и в них светится изумленное наслаждение.

Собирая все силы, подобно боевому рыцарскому коню, мчащемуся навстречу противнику в предвкушении неизбежной и такой сладостной схватки, он отдавал ей всего себя без остатка. Но она все равно хотела большего.

— Ты бесконечно поражаешь меня, — задыхаясь, призналась она.

— Шире, еще шире, — взмолился Майкл хриплым шепотом, как если бы его мучила нестерпимая боль. — Возьми меня всего. Пусти глубже. — Он просунул руки ей под спину и обхватил ее ягодицы, так что их покрытые потом тела слились воедино.

Рене послушно развела бедра в стороны и приподнялась ему навстречу, чтобы Майклу было удобнее, а потом вскрикнула, потрясенная его мощным вторжением, и провалилась в бездонную сияющую бездну. В нижней части живота у нее родилось пульсирующее ощущение жгучего удовольствия, которое нарастало и ширилось, пока девушку с головой не накрыла кипящая волна неземного блаженства.

Майкл застонал, чувствуя, как сладкий плен ее женственности начал сокращаться в такт его движениям, подаваясь и расступаясь, чтобы принять его целиком. Его мощные толчки, проникающие в самые сокровенные ее глубины, увлекли девушку в бурлящий водоворот огненного безумия, вознося еще выше, к точке наслаждения. Рене смотрела на него сквозь пелену исступленного счастья, держась за скользкие, покрытые потом плечи, пока он ровно и с силой входил в нее до упора. Его бирюзовые глаза смотрели на нее, обжигая пламенем страсти, подчиняя себе ее душу столь же неумолимо и безжалостно, как и ее тело. Он ласкал и соблазнял все укромные местечки ее женственной сущности, и его темная и загадочная власть окончательно покорила ее. Животное желание, написанное у него на лице, одновременно пугало и восхищало ее. И пока его любовь изливалась на нее, Рене краешком сознания думала о том, а не гремит ли внутри Майкла цепями кровожадный монстр с глазами, залитыми расплавленным серебром, грозя вырваться на свободу.

Но девушка не могла остаться равнодушной к уязвимости, которую она в нем чувствовала. Его отчаянное желание быть любимым больно ранило ее в самое сердце. Она погрузила пальцы в его густые волосы цвета спелой пшеницы, и вдруг они начали целоваться, отчаянно и безостановочно, как двое одержимых, ощущая поднимающуюся внутри у них вулканическую лаву извержения. Его восторженный крик облегчения слился с ее стоном подчинения, когда он отчаянно заработал бедрами, стараясь продлить ей удовольствие, и провалился в пульсирующие глубины ее тела.

Замедляя ритм, Майкл извергся в нее, громким стоном выражая торжество, и обмяк на ней, тяжелый и сильный, мокрый и горячий, задыхающийся от волнения. Когда душа ее, подобно звездной пыли, воспарила, а потом, кружась, медленно опустилась обратно, Рене с изумлением обнаружила, что крепко, до боли обнимает Майкла руками и ногами, словно боясь расстаться с ним и потерять его. Пораженная глубиной своих чувств, девушка тут же выпустила его из объятий.

Майкл встрепенулся и приподнялся на руках, чтобы взглянуть ей в лицо. В его глазах вспыхнула тревога.

— Моя мартышка, почему ты плачешь? Я сделал тебе больно?

— Нет.

Рене прижалась щекой к подушке и крепко зажмурилась, сдерживая непрошеные слезы. Она рассталась со своим целомудрием в ночь любви, которая началась со сверкающих обещаний, а закончилась тупой болью между ногами и разбитым сердцем. Но она все равно не выпускала из объятий бледное и слабое тело Рафаэля, отчаянно желая услышать слова любви и утешения, которые сгладили бы разочарование, а он, запинаясь, принялся просить у нее прощения за то, что владеет лишь кистью художника и не может подарить ей цветистые словесные признания. Рене знала, что Рафаэль любит ее, но главной его страстью оставалось искусство, тогда как для Майкла она стала холстом, на котором он рисовал картину своего преклонения перед ней. В одном взмахе его кисти ощущалось больше любви, чем в тех брызгах краски, которые доставались ей от Рафаэля.