городе пробила первую ночную стражу, затем вторую. И вот наконец прозвучало то, чего ждал отряд: не колокол, а барабанный сигнал тревоги. Высоко над западной стеной расцвели сигнальные фейерверки. Тонкий ручеек шума во внешнем городе перерос в водопад панических воплей — жители проснулись и поняли, что стряслось: ворота пали.

В Дворцовом Городе забряцали оружием. За стенами вспыхивало все больше и больше факелов, пока он не превратился в сияющий остров такой яркости, что звезды погасли, смытые ложной зарей. Наконец, главные ворота распахнулись, и оттуда галопом вылетели всадники. Личная гвардия Великого Хана мчалась на подмогу тем, кто сдерживал поток армии Оюана, хлынувшей в Даду.

— Вперед! — скомандовал Оюан, как только всадники скрылись из виду, и отряд забросил крюки за стену. После темноты Императорского Города сверкание Дворцового почти ослепило их. Они спрыгнули внутрь, на холодный белый песок. Двое дворцовых стражников заметили чужаков в длинном коридоре и подняли было тревогу, но Оюан успел их зарубить. Отряд бежал вслед за ним сначала по одному коридору, потом по другому, с каждым поворотом приближаясь к сердцу города — к растущему зареву, — пока наконец Оюан не вырвался сквозь высокую арку на широкую площадь. Колонны ярко освещенного зала взмыли в ночное небо. Умом Оюан был готов увидеть величественное сердце Великой Юани. Но зрелище огромного дворца, сверкавшего драгоценными камнями даже в ночи, его все равно поразило.

На площади их встретила целая толпа стражников. Оюан ринулся в самую гущу. Ему казалось, что он идет вброд сквозь людскую массу так же, как по каналу, ломая льдинки. Клинок методично косил подступающих врагов направо и налево.

Когда генерал пробился к мраморной лестнице, ведущей в зал, ему навстречу выкатилась новая волна стражников. Он столкнулся с ними на бегу. Оюан был создан для этого кровавого жаркого танца.

По левую руку вроде бы бился Гэн, держась вровень с генералом. Оюана полоснули по ноге, и даже сквозь непривычную бесчувственность он понял, что попали по телу, а не по доспехам. Но темпа Оюан не потерял, так что плевать. Впереди уже маячили массивные распахнутые двери зала, за которыми горели факелы. Все новые и новые стражники выскакивали на верхнюю колоннаду. Оюану они казались всего лишь движущимися препятствиями. Разве им под силу остановить его? Судьба ждет там, наверху.

Последние стражи пали от меча Оюана, и он шагнул в зал. Внутреннее обширное пространство было так густо заставлено срезанными ветвями в белом цветении, что Великий Хан в сверкающем облачении на троне, стоявшем в дальнем конце зала, казался одинокой золотой монеткой, выпавшей из кошелька в сугроб.

Даже если у цветов был аромат, Оюан не чувствовал его сквозь запах крови.

Он бросил Гэну через плечо:

— Подопри дверь.

* * *

Хромая, Оюан приближался к трону. Прошлая жизнь рухнула безвозвратно. Вот будущее, вот настоящее, вот момент, ради которого он рожден. Что-то было неладно с ногой, но кого это теперь волнует? Оюан у цели. Он вспомнил, как десять тысяч лет назад шел навстречу Эсеню по тому мраморному мосту. Точно так же он сейчас шел по залу. Великий Хан в ужасе смотрел на него. Оюан словно увидел себя глазами хана: смерть и прошлое, воплощенные в одинокой, неотвратимо надвигающейся фигуре, за которой тянется шлейф призраков.

Великий Хан, кажется, хныкал и молил о пощаде, но генерал не слушал. Он что-то лепетал насчет отца Оюана — значит, по крайней мере сообразил, кто и почему пришел по его душу, — но это ровным счетом ничего не меняло.

Оюан толкнул Великого Хана обратно на трон и склонился над ним. Теперь его уже не остановить. Он приставил острие меча к груди Великого Хана и надавил очень медленно и аккуратно. Хан был еще жив, но резко замолчал. Оюан не намеревался его мучить, просто хотел увидеть собственными глазами момент смерти врага.

Непривычно было убивать так — медленно и жестоко, лицом к лицу. На низкой скорости плоть и ткань оказались удивительно неподатливыми, а меч затупился от убийств. Хан смотрел на генерала глазами, полными ужаса и муки. Клинок погружался все глубже. Разве это боль, с презрением подумал Оюан. Легкая смерть не сравнится с тем, что пережил он сам.

Он нажал сильнее и навалился всем весом на меч. Дрожащие руки Великого Хана взметнулись, чтобы вцепиться в него, и упали. Оюан все давил, охваченный безумным стремлением — вложить всего себя в это усилие. Довести дело до конца. Наконец меч пронзил тело Хана насквозь, врезался в спинку трона и, судя по ощущениям, сломался.

Всё.

Тяжело дыша, склонясь над телом Великого Хана, Оюан понял, что не заметил, как враг умер. Человек может быть жив либо мертв, а смерть — всего лишь грань. Я отомстил, подумал он с пустой отрешенностью. Но сохранить это в воспоминаниях мне не удастся.

Оюану доводилось видеть людей, которым снесло полчерепа: хотя они еще дышали, а сердца их качали кровь, сознания в них уже не было. Вот так и у меня сейчас, понял он. Ни ликования, ни даже облегчения. Просто меркнет все — мысли, надежды, чувства. Впрочем, он того и хотел.

Когда Оюан яростно пробивался в зал, у него распустились косы, и он стал похож на вечно растрепанного Эсеня. Полотно волос скрыло лицо генерала и тело его мертвого врага, за которым он вскоре последует.

Он не мог видеть духов, но ясно представлял: вот они окружили их с Великим Ханом тесным кольцом. Смотрят черными, пустыми глазами. Ждут. Он сказал им:

— Свершилось.

Все, все, что произошло в промежутке между гибелью отца и нынешним моментом, со смертью Великого Хана обрело смысл. Генерал вырвал сломанный меч и отшагнул от обмякшего тела. Под троном растекалась темная лужа — кровь Великого Хана, смешанная с кровью Оюана. Он обрадовался, когда у него закружилась голова от ран, полученных неведомо где и когда. Еще минута-другая, и он уплывет совсем, и все закончится.

Стоя у трона, Оюан ощутил, как его уносит ветром, будто он уже незаметно шагнул навстречу смерти.

Нет, неправда. Он все еще стоит перед троном, а сквозняком его обдает потому, что дверь, которую за ним заперли, когда они только вошли, теперь открыта.

* * *

Зачем Гэн открыл дверь? Площадь снаружи озаряло пламя факелов, но Оюан не видел ничего, кроме тени, как будто внешний мир поглотила непроницаемая тьма. Стена мрака, плотного и клубящегося, покатилась в зал вслед за субтильной фигурой в черной шляпе.

— Мои поздравления, генерал, — сказал Ван Баосян по-монгольски. — Спустя