плацдарма во взаимодействии и совместно с соседом справа – с 82-й стрелковой дивизией 5-й ударной армии. Предвидя, что в Кице придется вести бои, как в городе с крупными зданиями, создавали штурмовые группы и отряды, каждый из которых имел конкретный объект захвата.

В нашем 100-м гвардейском стрелковом полку действиями штурмовых отрядов и групп лично руководил командир полка майор А.М. Воинков. Со своей группой управления он находился от них буквально в ста метрах. Наиболее активно действовал штурмовой отряд капитана А.В. Соломатина. Внезапным стремительным броском, поливая перед собой фашистов из пулеметов и автоматов, он захватил сразу несколько кирпичных зданий, расположенных вдоль магистрали Кюстрин – Берлин. В цоколе одного из них мы сразу разместили командно-наблюдательный пункт командира полка. Узкие, длинные окна обеспечивали нам хоть и под углом, но прекрасный обзор: полностью наблюдали действия наших штурмовых групп и отрядов, а также ответные меры противника. Нас особенно беспокоили два вкопанных по башню танка справа и слева от дороги. Они находились на возвышении и всё отлично просматривали и простреливали пушечным и пулеметным огнем. Выкатить 57-мм орудия (вместо 45-мм мы уже имели 57-мм противотанковые пушки, которые получали на Висле) и прямой наводкой расстрелять их? Но это равносильно самоубийству: танки немедленно бы «сняли» орудия, не позволив им даже развернуться. В связи с этим было принято решение – штурмовым группам просочиться с фланга, то есть со стороны реки, в «мертвое» пространство, которое образовывалось вблизи каждого танка и которое им не простреливалось. И если это удастся сделать, то, несомненно, цель будет достигнута: ребята забросают танки гранатами. Однако до этой зоны надо было преодолеть минные поля и сопротивление хорошо окопавшейся здесь пехоты. Ведя артиллерией массированный огонь по минным полям в расчете, чтобы подорвать их, а также по пехоте противника, мы подтянули штурмовые группы максимально ближе к рубежу, с которого уже можно было сделать бросок. В итоге нам удалось все-таки одной штурмовой группой забросать одно бронированное чудовище противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. «Тигр», который был с нашей стороны дороги, уже пылал. Экипаж его, видно, погиб или выбрался через люк в днище. Минут через пять танк взорвался. Подобраться ко второму оказалось значительно сложнее. С гибелью танка противник открыл интенсивный огонь по нашим позициям. Минут через тридцать прилетели «Юнкерсы», однако хорошо отбомбиться не смогли – шестерка наших истребителей разогнала их по всему небу, двух – сбила. Управляя действиями войск, большинство из нас расположились вокруг командира полка, обдумывая, как действовать дальше. У приборов наблюдения в соседней проходной, полуподвальной комнате остались только разведчики. В нашей комнате окно было забито периной и пуховыми подушками, чтобы не залетел снаряд.

Это была ошибка. Точнее, ошибка состояла в том, что перина была белой, а значит, очень заметной. В прицеле танка тем более просматривалась отлично, хотя окно и было узким. Вот немец и влепил сюда снаряд. Конечно, перина максимально самортизировала удар и вобрала в себя основные осколки, однако все находившиеся в помещении пострадали: командир полка А.М. Воинков был легко ранен осколком в левое плечо и контужен (он стоял левым боком к окну), адъютант командира полка Н.И. Королев был ранен в шею и спину мелкими осколками и контужен (он стоял спиной к окну). Заместитель командира полка по политической части майор В.А. Иванов, сидевший на ящике в стороне от нас, в углу комнаты, писал донесения и отделался испугом. Мне же опять не повезло, хотя и незначительно: несколько маленьких осколков кирпича вогнало в лицо, контузило (я стоял лицом к окну). Произошло это 9 марта 1945 года. Самое интересное, как потом рассказывали перебежавшие в нашу комнату разведчики, так это то, что мы все, бездыханные, лежали на полу. И производили первое впечатление погибших. Но первым пришел в себя майор Иванов, и тут же общая ситуация стала меняться. A.M. Воинков никогда не держал около себя никаких медиков. Считал, что это плохая примета, и я придерживался той же позиции. Но поблизости всегда кто-то был. Вот и сейчас прибежал санинструктор, быстро всех осмотрел и вместо того, чтобы с каждым разобраться, дал команду оттащить всех на волокушах к реке и далее в медсанбат дивизии.

Вероятно, он принял такое поспешное решение потому, что у Королева была в крови шея, а у меня – лицо. Кровоточила и разбитая верхняя губа. Поскольку волокуш не было, нас тащили на плащ-накидках по булыжной мостовой. Видно, такая транспортировка и мертвого приведет в чувство. Вот и ко мне уже после нескольких десятков метров вернулось сознание. Естественно, с каждым новым «броском» по мостовой меня пронизывала адская боль, причем почему-то во всем теле, так что невольно вырывались стоны.

Солдаты-разведчики, тащившие меня, после каждого моего стона говорили: «Потерпи, осталось немного». Почему-то я не мог подняться, хотя был в полном сознании. Так как меня волокли головой вперед, то я мог в какой-то степени наблюдать, что делается сзади меня, а фактически на переднем крае. Отчетливо видел, как оставшийся у дороги второй танк пускал по нашей группе короткие пулеметные очереди с трассирующими пулями. Сомнения не было – он засек нас и не отстанет, пока не прибьет. Я напряг все силы и говорю:

– Братцы, вы лучше бы тащили по кювету. Там его пулемет нас не достанет.

– По кювету ползти нельзя, – отвечает разведчик, – там полно мин. Уже осталось немного, потерпи, скоро мы вообще сползем с дороги, а там уж будем в безопасности.

И все-таки почти у самого финиша у одного из двух моих спасителей пуля распорола голень. И он дальше отправился вместе с нами уже в другом качестве. Нас подхватили санитары, уложили на волокушу, как в люльки, и бегом к берегу. А потом уж на «санитарке»-автомобиле привезли в медсанбат. Он располагался на восточном берегу Одера в населенном пункте Запциг. Там я увидел А.М. Воинкова, который крыл всех на чем свет стоит: – Куда, черти, вы меня тащите? Я же здоров! Но было видно, что сам подняться не может, как и я. Только Николай Королев помалкивал – лежал спокойно и был очень бледный. Расположили нас в одном немецком домике. В большой комнате лежало еще два офицера из соседнего полка. Обработали раны, сделали нам какие-то уколы, и мы уснули. Уже на второй день я перемещался вполне свободно. Воинков ходил, держась за спинки коек, а Королев мог только сидеть. Но со временем у нас все нормализовалось. Единственно, что меня беспокоило, так это то, что корочки, образовавшиеся