Несмотря на миниатюрность, Мария Тюдор двигалась с достоинством, которого не было ни у одной другой женщины в этом зале. Принцесса была слишком мрачной, чтобы назвать ее красивой, хотя ее привлекательность и бросалась в глаза. Кожа ее светилась чистейшей белизной, над пронзительными карими глазами чернели изящные дуги бровей. Принцесса внимательно осмотрела зал, всех гостей в маскарадных костюмах. Я увидела, как губы ее неодобрительно вытянулись.

Чистым низким голосом она сказала:

— Я пришла сюда, потому что слышала о прибытии в Англию епископа Гардинера, которого собираются почтить Говарды. А мне не терпелось увидеть его снова. Должна сказать, что то, как его здесь встречают, удивляет меня. Никак не думала, что сейчас подходящее время для веселья. Я погружена в скорбь по моей мачехе, доброй королеве Джейн. — Мария Тюдор перекрестилась. — А насмешки над истинно верующими не могут порадовать моего друга-епископа.

— В этом нет ни малейшей насмешки, миледи, — возразил граф Суррей.

Герцог недовольно посмотрел на него:

— Приношу свои извинения, леди Мария.

— Вы балуете своих детей, ваша светлость, — сказала она. — Вы очень снисходительный отец. — Но говорила она это не со злостью — в ее словах звучала грусть. Хотя она и примирилась с отцом после смерти матери, но было ясно, что короля Генриха никак нельзя назвать снисходительным родителем.

Вперед выступил епископ Гардинер и, к моему удивлению, опустился на колено перед Марией Тюдор.

— Прошу вас, простите то, что вы видите здесь сегодня… И примите мою сердечную благодарность за то, что пожелали увидеть меня, — лихорадочно проговорил он. — Мои глаза радуются, видя вас, леди Мария.

Он поцеловал ей руку, и я поняла, что между ними существует искренняя привязанность. Я вспомнила, что слышала в Мальмсбери: епископ Гардинер связан кровными узами — пусть его мать и была внебрачной дочерью — с королевским семейством. Интересно, известно ли об этом леди Марии?

Потом наступила очередь герцога целовать ей руку, что он сделал с почтительностью, какой прежде я у него не замечала. Да, эта юная женщина наверняка была героиней и надеждой их партии. Хотя сам король и считал старшую дочь незаконнорожденной, но ее право наследования могло быть восстановлено. Если король больше не женится, то ее очередь на трон — следующая после младенца-принца.

Гардинер скосил на меня глаза. Еще мгновение — и будет отдан приказ, после чего нас с братом Эдмундом уведут отсюда и запрут где-нибудь, чтобы разобраться с нами позднее.

Это был мой единственный шанс.

Я сделала глубокий реверанс, каких не видели при английском дворе: такие реверансы родом из замков Кастилии, где выросла моя мать. И Екатерина Арагонская.

— Dona Maria, es un honor estar en su presencia,[42]— сказала я.

Она отпрянула в удивлении.

— Senorita, habla el español muy bien.

— Dona Maria, yo hablola leneua de mi madre, lady Isabella Stafford.[43]

Она вздрогнула, и на мгновение мне показалось, что сейчас леди Мария потеряет сознание. На ее белоснежной шее бешено запульсировала жилка.

— Вы — Джоанна Стаффорд? — выдохнула она. — Я так давно хотела познакомиться с вами. Мария де Салинас говорила мне, что вы ухаживали за моей бедной матерью. Я хотела вас найти, и Мария обещала мне помочь, но умерла. — Она взволнованно повернулась к герцогу Норфолку. — Есть в вашем доме какое-нибудь место, где я могла бы поговорить с этой леди без посторонних?

— Конечно, — поклонился герцог, чуть ли не скрежеща зубами. — Прошу за мной.

Я увидела, что он посмотрел на Гардинера, слегка кивнув головой в сторону брата Эдмунда. Если уж со мной не получится, то они решили отыграться хотя бы на нем.

— Леди Мария, — тут же сказала я, — позвольте представить вам моего друга, брата Эдмунда.

— Вы и в самом деле монах? Это не маскарадный костюм? — спросила принцесса, и светлая улыбка преобразила ее изящное лицо, сделав его красивым.

Брат Эдмунд с величайшим достоинством поклонился ей.

— Тогда идемте с нами, прошу вас. — Она повернулась к герцогу Норфолку и велела: — Показывайте дорогу, ваша светлость. — Ему оставалось только подчиниться.

Вскоре мы оказались наверху. Леди Мария весь этот путь проделала, держа меня под руку, словно мы уже стали ближайшими подругами. Идти рядом с королевской дочерью было громадной честью. Сердце мое отчаянно билось — я пыталась решить, сколько ей можно рассказать.

В плохо освещенной тихой комнате, выходящей на улицу, леди Мария спрашивала меня о последних неделях ее матери в замке Кимболтон. Мы стояли друг подле друга у окна, глядя, как разъезжаются гости. Судя по всему, прием на сегодня был закончен. Обещанную постановку пьесы, сочиненной лично графом Сурреем, отменили. Пока богатые молодые аристократы садились на лошадей и покидали особняк, я воссоздавала атмосферу холодного, всеми оставленного дома рядом с болотами, рассказывала леди Марии о мужественной смерти ее матери. Слезы текли по ее щекам, и она, слушая меня, сжимала в пальцах распятие. Норфолк, Гардинер и брат Эдмунд стояли молча на почтительном расстоянии. А я рассказывала, как королева дотянула до рассвета, чтобы услышать свою последнюю мессу, а потом нашла отдохновение в смерти.

Закончив свое невеселое повествование, я склонила голову. На несколько мгновений наступила тишина. Потом леди Мария сказала:

— Я знаю, вы поехали туда вместо вашей матери, леди Изабеллы Стаффорд. Но я всегда буду помнить, что вы служили моей матери-королеве в ее последние дни. Я вознаграждаю тех, кто не оставил ее. Скажите мне, с чего я могу начать возвращать свой долг благодарности.

Я скосила глаза на брата Эдмунда. Я все еще не знала, что лучше сказать… Если бы только мы с ним могли переговорить наедине. Но это было невозможно.

— Вы теперь живете при дворе? — спросила леди Мария. — Я никогда вас там не видела, госпожа Джоанна.

— Нет, миледи, после смерти королевы я принесла послушнический обет.

Собеседница недоуменно отпрянула от меня.

— Значит, это не маскарадный костюм? — спросила она, разглядывая мой монашеский хабит.

— Нет, это маскарадный костюм, — сбивчиво пояснила я. — Я член Доминиканского ордена в Дартфордском монастыре.

— Ах, в Дартфорде, — сказала она, улыбаясь. — Моя мать рассказывала мне о Доминиканском ордене. Я знаю, она восхищалась доминиканцами. Их особенно почитают в Испании.

Я глубоко вздохнула:

— Леди Мария, я принесла обет, потому что ваша мать просила меня об этом.