Я никогда не видела его таким. Он был как во сне.

Должно быть, ему с трудом верилось, что все это действительно происходит с ним.

— Я все хорошенько обдумала, — сказала я. — Так же, как Оливер Джерсон. Я знаю, вы ненавидите его, но он умен. Он воплотил в жизнь свои намерения, не дав вам войти в состав кабинета министров. Он этим вполне удовлетворен.

— Его можно преследовать в судебном порядке за участие в этом… за то, что он ее прятал и подстрекал… утаивал от полиции информацию.

— Обо всем этом надо забыть. Если раздражение возьмет в вас верх, впоследствии вы пожалеете об этом. Здесь виноваты все, и ваша вина отнюдь не меньше других. Не обращая внимания на Селесту, вы тем самым толкнули ее на этот поступок. Она слишком любила вас… больше, чем вы заслуживаете. Оставьте вашу злость и мысли о мести. Вы виноваты не меньше Оливера Джерсона, который частично искупил свою вину. Я отыскала Селесту благодаря ему Именно он подал идею симулировать потерю памяти. Это лучший выход для Селесты. Так что забудьте о своих претензиях. Оливер Джерсон ушел из вашей жизни. Сейчас нужно подумать о газетчиках. Они будут ходить за вами по пятам. Я предлагаю объявить им о том, что Селеста вернулась и страдает потерей памяти. Она не помнит, что с ней происходило, а доктор велел не беспокоить ее и не надоедать ей расспросами. Она нуждается в тщательном уходе.

Бенедикт кивнул и усмехнулся.

— Я вижу, у тебя все очень логично выстроено, — сказал он.

— Это необходимо, Бенедикт. Мы должны подумать о Седеете. Нельзя было допускать этого. Не случись этого скандала, вы стали бы членом кабинета министров, не было бы тех ужасных подозрений и страхов, которые мы пережили за последнее время.

— Я все понимаю. Ты права. Это моя вина.

— Но ведь все можно изменить, верно?

Он произнес хриплым голосом:

— Я постараюсь, Ребекка.

— Вы изменитесь, обещайте мне.

Бенедикт взял меня за руки и привлек к себе. Я обняла его.

— Между нами все изменилось. С ней должно быть также, — сказала я.

Он молчал. Думаю, ему мешало волнение.

— Мне кажется, Бенедикт, — продолжала я, — вам удалось вернуть мне счастье. Если бы я могла отплатить вам тем же…

— Ну вот, Ребекка, ты стала моим ангелом-хранителем, — сказал он и как-то неуверенно засмеялся.

Потом слегка отстранил меня:

— Я благодарю за тебя Господа…

— Мы оба должны благодарить Господа друг за друга, — добавила я.

* * *

Я проводила Бенедикта в их спальню.

— Селеста, — тихо позвала я, — здесь Бенедикт.

Она тут же встрепенулась и села в кровати, испуганно глядя на нас. Бенедикт подошел и обнял ее.

— Я так рад, что ты вернулась, — сказал он.

Она прильнула к нему. Я сказала:

— Не бойся, Селеста. Бенедикт все знает и понимает.

Я вышла и прикрыла за собой дверь.

От радости мне хотелось петь. Я чувствовала, что со временем все будет прекрасно.

Течение следующих нескольких дней случилось очень многое Радостно было видеть повеселевшую Селесту.

Она уже знала, что Бенедикт посвящен во все подробности случившегося и ни в чем не упрекает ее. Он признал свою вину и, по всей видимости, намерен был изменить свое отношение к жене.

Что же касается Селесты, то она жила как будто в каком-то счастливом сне.

Доктор был доволен развитием событий и сказал, что лучше не напоминать ей о случившемся до полного излечения. Дело с прессой улаживал Бенедикт, и в газетах, конечно, появились ожидаемые заголовки. Он был изображен восторженным мужем, пережившим ужасные испытания смело и достойно. Я вспомнила дядю Питера, который сказал бы, что это, в конце концов, послужит созданию образа политика. Нет ничего лучше для людей, чем счастливый конец романтической истории.

Жаль, конечно, что это случилось уже после формирования кабинета, но, как философски заметил бы дядя Питер, кабинет формируется не в последний раз и теперь у сокрушенного горем мужа, бурно радующегося возвращению жены, шансы были хороши как никогда.

Я поговорила с Бенедиктом с глазу на глаз и сказала, что хотела бы вернуться в Мэйнорли раньше, чем они. Я собиралась открыть запертую комнату, вынести оттуда вещи мамы и сменить там всю обстановку. Мне могла помочь миссис Эмери.

К моему удивлению и радости, Бенедикт согласился. Они с Селестой собирались задержаться в Лондоне на несколько дней. Он полностью посвятил себя жене, обсуждая с ней вопросы политики и вовлекая ее в орбиту своей жизни. Она откликалась на это, как цветок, раскрывающийся солнцу, и к ней возвращались былая красота и живость.

Я вернулась в Мэйнорли.

Конечно, все чрезвычайно радовались возвращению Селесты. Дети засыпали меня вопросами о ней. Я рассказала им, что она потерялась, так как забыла, кто она такая, и они слушали меня с округлившимися от удивления глазами.

— А потом она очутилась на нашей улице, увидела наш дом и начала вспоминать, — завершила я объяснение.

— Да как же можно забыть, кто ты такой? — удивилась Белинда.

— Такое иногда случается.

— А теперь она снова все помнит? — спросила Люси.

— Начинает припоминать… и вскоре приедет сюда.

Белинда задумалась. Любопытно было бы узнать, о чем она думала.

Вскоре я сидела в комнате миссис Эмери и пила чай.

— Думаю, нам предстоит сделать некоторые изменения, миссис Эмери, сказала я. — Знаете, мистер Лэнсдон очень страдал.

— Может быть, может быть, — сказала миссис Эмери.

— Это заставило его понять, что жена значит для него гораздо больше, чем он предполагал.

Миссис Эмери кивнула.

— Много же времени это у него заняло, — сурово заметила она.

— Миссис Эмери, я хотела поговорить по поводу запертой комнаты. Я собираюсь вынести оттуда вещи моей матери и надеюсь, что вы поможете мне.

Миссис Эмери облегченно вздохнула.

— А мистер Лэнсдон знает? — спросила она.

— Да. Это я ему предложила. Он все понимает. Я сказала, что к их приезду здесь больше не будет запертой комнаты.

— Это хорошо. Очень мне эта комната не нравилась.

— Я думаю, что мы сменим там и меблировку, может быть, кое-что вынесем. Письменный стол, где хранятся его бумаги, нужно оставить. А вот одежду мы уберем всю. Возможно, пригодится что-нибудь из мебели, стоящей на чердаке. Комната сразу станет выглядеть иначе…

— Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Ребекка.