– Как тебе удалось?

– Очень просто. Я сказала, что наша дочь попала под машину и лежит в больнице. Экстренный случай.

– Наша дочь?

– Так я сказала. Они не могли не сжалиться над плачущей матерью.

Мы сели на свои места. Оба были опустошены.

– Четырнадцать часов до Лондона, – сказал я. – Это ужасно. Салли права, во всем виноват один я. Невыносимо. Как же я виноват!

– Это не ты. Это все они. Они виноваты.

– Но при чем тут Кэзи, вот что я хотел бы знать! И почему они оказались дома? Ведь они должны были быть у моей бывшей тещи.

– Наверное, вернулись раньше. Не надо винить ни себя, ни Салли. И я уверена, что с Кэзи все будет в порядке. Она в хорошей больнице.

– Знаю. Но кто же это сделал? Кто этот негодяй? Я их убью. Обещаю тебе, я их найду. И убью. Найду, чего бы то мне ни стоило. – Я почти кричал, и пассажир, который сидел впереди, обернулся. – Ублюдки. Я их достану. Не сомневайся.

– Я и не сомневаюсь. Но ради бога, не кричи так!

Когда мы набрали высоту, Сузи неожиданно спросила:

– Кит? Почему ты мне не рассказал про Эрскина и Анну?

– Что именно?

– Ну, что у них был роман. Ты ведь знал об этом, но и словом не обмолвился.

Это был прямой вопрос, но у меня не было на него прямого ответа.

– Наверное, не считал это существенным.

– Господи, ты сам не веришь в то, что говоришь. – Я никогда не видел раньше Сузи такой рассерженной. – Признайся: ты еще любишь ее?

Я пожал плечами.

– А я думаю, что любишь. И это очень больно. Я не такая наивная.

– Анны больше нет. Теперь это уже прошлое.

– Всего три недели прошло. Может, для тебя это давно, а для меня нет. Спокойной ночи, Кит.

Потом мы заснули. Не спрашивайте, как мне это удалось. Сны мои были неспокойны. Передо мной мелькали лица Анны, Бруно, Барни, Говарда, Эрскина, Микки, Анастасии, Сузи, они наплывали и таяли, жутко искажались, становясь страшными и неузнаваемыми, как в фильме ужасов.

– Одно преимущество этого полета, – едва шевеля языком, сказал я проснувшись, – в том, что полиция ждет меня рейсом «Транс-Азии». Они наверняка изучили список пассажиров. А тот самолет прибывает в Гэтвик, а не в Хитроу. Надеюсь, они не проверили списки всех компаний.

В зале прибытия было, как всегда, полно бедно одетых иммигрантов, чьи лица и документы тщательно проверяли у первой будки. Если я в розыске и меня узнают, меня что – сразу заберут или позвонят в полицию?

Как и при отъезде, первой пошла Сузи. Все обошлось.

Я выбрал будку, в которой сидел пожилой офицер с пепельным лицом. Он выглядел утомленным и, может, не станет проявлять излишнего усердия.

Передо мной оставалось два человека, потом один. Господи, помоги мне! Мне бы только увидеть Кэзи!

Офицер взял мой паспорт и стал изучать фотографию. Потом посмотрел мне в лицо, опять на фото. Набрал какие-то цифры на клавиатуре компьютера – номер паспорта, наверное. Они всегда это делают? Я не мог вспомнить.

– Сколько дней вы отсутствовали?

Странный вопрос. Я думал, он уже это знает. – Три дня. Или четыре? Две ночи в самолете, одна ночь в Гонконге. Три дня.

Голос мой дрогнул. Меня трясло. Я сжал кулаки, засунув их в карманы.

Сузи наблюдала за нами с той стороны паспортного контроля. Неужели она по-прежнему сердится на меня?

– Какова была цель вашей поездки?

– Я ездил для развлечения. На прием.

– Когда он состоялся?

– Вчера вечером.

– Короткий, наверное, был прием, если в 23.05 вы уже вылетели обратно.

– Коктейль. – Какого черта он задает такие дурацкие вопросы? «Заткнись уж наконец», – думал я про себя.

Он пролистал паспорт, посмотрел старые визы. Аэропорт Нарита, Токио. Сеул. Американская виза.

– Много путешествуете?

– Довольно много. По делам в основном.

– А чем вы занимаетесь?

– Журналистикой.

Каждую секунду он мог задержать меня.

– Спасибо, сэр. С благополучным возвращением!

Он протянул мне паспорт и кивком разрешил пройти.

Мы взяли такси и поехали прямо в больницу через Восточный Сассекс и Кройдон, в центр Лондона. После Гонконга город казался безлюдным и густо заросшим деревьями. И безопасным. В таком месте никакая опасность не грозит маленьким детям, если хотят запугать их отцов.

Мне отчаянно хотелось увидеть Кэзи, взять ее на руки, прижать к себе и убедиться, что с ней все в порядке. У нее такие хрупкие ножки, их можно переломать, как тростинки. Я вспомнил, как учил ее плавать, как она ухватилась за край бассейна и лупила ножками по воде. Я молил бога, чтобы ей как следует наложили гипс и чтобы она не осталась хромой.

По дороге я проклинал себя за то, что навлек на Кэзи эту беду. Считается, что отец – это кормилец и защитник. Но судьба так распорядилась, что, будь я не таким хорошим кормильцем, отдавая работе лишь то, что она заслуживала, и не больше, я бы лучше исполнил роль защитника. А если я не прижму сейчас к ногтю убийцу, Кэзи всегда будет в опасности. Меня бесило, что я действовал так безуспешно.

Неужели нельзя докопаться до истины?! Надо только сосредоточиться. Увы, в эти минуты сосредоточиться я как раз и не мог. После полета я чувствовал себя абсолютно разбитым.

Салли поместила Кэзи в отдельную палату в частной больнице. Мы нашли ее почти в самом конце коридора. На двери была пластиковая табличка с надписью «Кассандра Престон».

– Я, наверное, тут ни к чему, – смутилась Сузи. – Родители – другое дело. Я лучше внизу подожду.

– Ерунда. Я хочу, чтобы ты была рядом. Приведешь меня в чувство, если я начну ссориться с Салли.

Кэзи сидела в постели, рассчитанной на взрослого человека. Забинтованные ножки лежали поверх покрывала, а из-под гипса выглядывали крохотные розовые пальчики. Кэзи казалась невероятно маленькой и занимала треть кровати. Салли сидела на стуле у изголовья и читала ей вслух сказку.

Кэзи увидела меня через стеклянный верх двери.

– Папа приехал! Папа приехал! Ура! А подарок привез, папочка?

– Привет, лапа. – Я поцеловал дочку в лобик и осторожно присел на край кровати. – Как ножки?

– Вчера очень больно было, но одна тетя, нянечка, дает мне специальные конфетки, если я глотаю лекарство. Можно выбрать из корзинки любую конфетку. Я взглянул на Салли.