– А кто это – Джек Спот?

– Еврейский гангстер. Перед войной он держал в Ист-Энде все подпольные игорные дома и оказывал покровительство лавочникам.

– А ты? Тебе никогда не хотелось вступить в коммунистическую партию?

– Нет. Мой старик, разумеется, хотел, чтобы я пошел по его стопам, но я никогда не видел в этом большого смысла. Извини, Лен, но, с моей точки зрения, все эти коммунистические идеи – просто дешевка. У коммунистов ничего нет, но они хотят поделиться этим ничем с тобой. Абсурд.

– И тогда ты вступил в банду Джека Спота?

– Нет, Спотти никогда мне не нравился. На него некоторое время работали Близнецы, но потом они решили, что могут и сами стать королями. Ну а я поначалу вкалывал на Билли Хилла – это было еще до того, как я открыл собственное дело. Кстати, Билли и Джек придерживались совершенно разных взглядов на вещи, но сейчас это не существенно. Давай лучше поговорим о том, с чего мы начали. Скажи, Ленни, как бы ты все-таки согласовал марксизм с теорией девиантности?

– Это непростой вопрос. Хорошо, что ты задумался об этом.

Гарри хитро усмехнулся. Он поставил меня в тупик, и знал это.

– Сдается мне, – продолжал он, – что эта теория позволит избежать наказания многим и многим. Я знаю, что преступления видятся тебе в некоем романтическом свете… Да, Ленни, это так, и не спорь. Я уверен, ты бы предпочел, чтобы я был крупным грабителем банков или кем-нибудь в этом роде. Этаким современным Робин Гудом… Но к сожалению, все обстоит несколько иначе. Пойми, большинство преступлений… ну и других дел вроде тех, которыми занимался я, – представляют собой не что иное, как обыкновенный бизнес в его самой грубой ипостаси.

– Допустим, но, если бизнес нарушает социальные нормы, он становится девиантным…

– Да, да, конечно, – нетерпеливо перебил Гарри. – И главное здесь – точно знать, что именно может сойти тебе с рук.

В конце 1975 года я начал работу над своей книгой «Человек за решеткой: социальный контроль и сопротивление субкультуры». В ней я привел несколько любопытных наблюдений, сделанных мною в блоке «Е» в Лонг-Марше, а затем сравнил с данными этнографических обследований других девиантных групп. «Субкультура Субмарины» – так (довольно звучно, как мне представлялось) назвал я эту часть книги. Но довольно скоро я начал понимать, что подробному анализу следует подвергнуть систему в целом, а не только оказавшиеся в оппозиции к ней немногочисленные группки маргиналов. В одном месте я даже использовал слова Гарри, которые он сказал, когда критиковал Беккера: «Наша проблема не в том, что мы посторонние. Наша проблема в том, что мы находимся по эту, а не по ту сторону стены». Со временем я убедился, что именно мнение Гарри во многом формировало и питало мое собственное отношение к предмету. Мой «подопытный кролик» принес дивиденды, на которые я не рассчитывал. Другое дело, что высказанные Гарри мысли часто противоречили моей теории, а не подтверждали ее.

Карен ушла от меня и поселилась в общине, состоявшей из одних женщин. В последнее время она гордо именовала себя лесбиянкой-сепаратисткой. Ее уход дался мне неожиданно тяжело. Мне не хватало Карен, я чувствовал себя подавленным и никчемным. Я пробовал лечиться, но психоанализ по Райху практически ничего мне не дал. Один раз я побывал на собрании мужской группы – сидел там на составленных кружком стульях с еще примерно дюжиной охваченных унынием парней. Насколько я помню, речь на собрании шла о том, как управлять своими чувствами. Но, кроме неловкости, никаких особых чувств я не испытывал.

В 1976-м Гарри закончил Открытый университет с отличием первого класса по двум дисциплинам. Разумеется, ни мантии, ни выпускного вечера в тюрьме не полагалось, поэтому Гарри был очень доволен, когда я взял разрешение и приехал, чтобы поздравить его с успехом.

– Теперь перед моей фамилией будут стоять буквы «б.с.» – бакалавр социологии, – размышлял он вслух. – Пожалуй, это должно произвести впечатление…

Я догадался, что Гарри имеет в виду комиссию по помилованию, и через силу улыбнулся, стараясь скрыть охватившее меня беспокойство. Это чувство было мне уже хорошо знакомо. Я боялся одной мысли о том, что Гарри могут отпустить на свободу.

– Ну и что ты намерен делать со своей ученой степенью? – спросил я. – Не сейчас, конечно, а… – Я откашлялся. – …когда ты окажешься «по ту сторону стены»?

– Не знаю. – Гарри пожал плечами, потом ухмыльнулся. – Может быть, займусь наукой, как ты. В университете.

– Правда?

Гарри расхохотался:

– Шучу, Ленни, шучу! За свое место можешь не беспокоиться. Откровенно говоря, мне нужно нечто более осязаемое, практическое…

– Например?

– Мне кажется, что с моим опытом и образованием я мог бы работать в качестве консультанта. Советник по управлению или что-то в этом роде… Не понимаю, Ленни, что тут смешного? Множество людей без колебаний отдали бы свою правую руку, чтобы знать о бизнесе столько, сколько знаю я.

«Человек за решеткой…» был опубликован в 1977-м, и я сразу послал экземпляр Гарри. Книга вызвала неоднозначные отзывы, но по-настоящему меня волновало только его мнение.

– Ну как? – спросил я, приехав к нему с очередным визитом. – Тебе понравилось?

– Любопытно. – Гарри пожал плечами. – В целом очень, очень неплохо.

Но его слова прозвучали неубедительно. И вежливо. На Гарри это было совсем непохоже.

– Да перестань ты вилять, – сказал я. – Скажи, что ты думаешь на самом деле. И не надо меня жалеть.

Гарри вздохнул и сдвинул брови.

– Откровенно говоря, Ленни, – сказал он, – я не увидел в твоей книге ничего нового.

– Вот как?

– Кроме того, ты запутался в собственных доказательствах. На самом деле они ничего не доказывают.

– Мне кажется, это не совсем…

– Послушай, ты хотел, чтобы я высказал свое мнение? Я его высказал. Взгляни правде в глаза, Ленни: теория девиантности скончалась. Все кончено или почти кончено. И может быть, она была обречена с самого начала. Она претендует на радикализм, но на самом деле это обыкновенный гнилой либерализм, который стремится громко заявить о себе, чтобы быть услышанным. Извини, Лен…

– Я сам просил не жалеть меня…

– Угу. – Гарри ухмыльнулся. – Впрочем, не все так плохо. Кое-что мне даже понравилось. Особенно та глава, где ты говоришь об институционализации власти. Но знаешь, что я тебе скажу… – Он с заговорщическим видом огляделся и слегка наклонился вперед. – Я тут прочел одну книгу. Очень интересная вещь…

Его восторг по поводу работы другого автора еще больше унизил мою книгу в моих глазах. Я почувствовал почти физическую боль.

– Кто же ее написал? – спросил я, с трудом сглотнув.

Гарри назвал фамилию, которую я никогда не слышал, – «Фаукульт».