Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В записках иностранцев, бывших тогда в России, находим несколько интересных сведений о старинном русском театре. Так, по словам Бассевича, московский театр был просто варварский и посещаем был только одной чернью. Пьесы, которые там давались, разделялись на несколько действий, каждое из последних на столько явлений, что пьесы доставало на представления в продолжение целой недели, и каждый день давалась из нее треть или четверть. Между антрактами представлялись шутовские интермедии при пособии кнута и палочных ударов. Немецкие пьесы, по словам тех же иностранцев, были сборищем площадных фарсов, где удачное выражение и ловкая сатира терялись в безобразной смеси романических чувств, разглагольствований, декламируемых королями и рыцарями, с шутовством Ванюшек-дурачков, их наперсников и т. д.
Вкус императора, всегда верный и здравый даже в искусствах, не совсем ему знакомых, побудил его обещать премию актерам, если они дадут трогательную пьесу без этой любви, которую всюду навязывают, что надоедало царю, и веселый фарс без шутовства. Конечно, представленные по этому случаю пьесы не удались, но для поощрения им выдана была награда. Вот один из спектаклей у вдовствующей царицы, бывшей супруги царя Иоанна Алексеевича, который видел Берхгольц, – он застал царицу в спальне, около нее сидели некоторые из членов Синода, как то архиепископ Новгородский, архимандрит Троицкий и другие. Когда наступало время начать театральное представление, дали знать о том присутствующим. Тогда царицу перенесли в кресле в залу, где уже было большое общество. Комедия началась в 5 часов. Занавес поднялся. Театр устроен очень изящно, только костюмы актеров не совсем хороши. Герцогиня Мекленбургская дирижировала всем, только пьеса из плохих. Дня через три театр посетил вместе с Берхгольцом и герцог Голштинский с значительными лицами своей свиты. Герцогиня в оправдание своего театра называла его детской забавой и не считала его достойным присутствия знатных гостей. На этом-то спектакле и играл вышеупомянутый битый батогами актер. Представление иностранцам не понравилось, в особенности сердило их, что занавес беспрестанно опускался, и зрители оставались совершенно в потемках, по этому случаю герцог несколько раз повторил: «Что за дрянная комедия», – и самому Берхгольцу стоило много старания, чтобы удержаться от смеха. «В прошлый театр, – говорит Берхгольц, – у меня стянули из кармана табакерку, а в нынешний у двоих наших вытащили шелковые носовые платки…»
«Другой раз он присутствовал в театре, устроенном в госпитале тамошними учениками. Сам император присутствовал в нем до конца пьесы и, казалось, был очень доволен ею. Пьеса продолжалась четыре часа. Этот театр был узкий и невзрачный, там находилось уже несколько немецких дам и очень мало значительных лиц. Комедию играли молодые люди, ученики доктора Бидлау, очевидно, никогда не видавшие театра. Сюжетом пьесы была история Александра Македонского и Дария; состояла она из 18 актов, из которых девять давались в один раз, другие акты шли на другой день; между антрактами были забавные интермедии, последние были очень плохи и оканчивались всегда потасовкой. Первые актеры жалованье получали небольшое – большой оклад давался только актрисам. Так, первая актриса в труппе Фюрста, исполнявшая первые женские роли, жена генерального доктора Паггенкампфа, в русских документах переделанная попросту в Поганкову, получала 300 руб., а другая, девица фон Вилих, имела жалованья 150 руб.
В первое время появления театральных зрелищ, как надо думать, печатались и афиши о представлениях. Мы выше уже говорили, как один из актеров даже пострадал за них. Академику Пекарскому удалось видеть одну такую афишу; напечатана она была на одной стороне листа, внизу было отмечено, что она вышла в свет в С.-Петербурге, марта 17-го 1719 года. Озаглавлена афиша была так: «Объявление о чудном муже, его же иные вторым Сэмпсоном нарицают», – всей этой библиографической редкости не выписываем. Но вот краткая выдержка из нее. Герой ее, силач, поднимал пушку от 2 ООО до 2 500 фунтов одною рукою, на которой стоял барабанщик. «Оную пушку держал одною рукою так долго, пока другою рукою про здравие господ смотрителей (sic!) рюмку вина выпьет. Двух или трех сильных лошадей припрягает к себе, которые, хотя всеми силами тянут, однако ж с места сволочь не смогут. Канат перервет руками, которого две лошади перервать не могут. Подымет лошадь одною рукою, на которой человек или два сидели бы, и до тех мест, подняв, держит, пока вина рюмку выпьет. Ляжет на землю и велит на себя двум тяжелым человекам стать, с которыми он встает и станет на стул, который на столе стоит. Подымет от 10 до 12 человек самых тяжелых и, подняв одною рукою, так долго держит, пока рюмку выпьет вина. Железный гвоздь в фут длиною, а в дупло шириною, свернет, как пыжевник. Возьмет в зубы палку и велит двум сильным людям тянуть, которую не могут у него изо рта вытянуть». Цена местам у этого Сампсона за первое – полтину, за другое – десять алтын, а в третьем или в последнем – пять алтын. Из этого объявления видно, что афиша Петровских времен как по искусству заманивать зрителей, так и по дороговизне мест едва ли чем отличается от нынешних подобного рода. Этот Самсон, как говорит Берхгольц, обманул собравшихся зрителей раз первым апрелем. Таким обманом воспользовался и другой немец, Манн, устроивший театр у нынешнего Полицейского моста, на Мойке. Профессор Штелин в своей немецкой хронике театра в России рассказывает этот случай, который не может повторяться в наше время. Манн великолепной афишей известил публику о необыкновенном новом представлении, назначенном на первый день апреля. Стечение народа было страшное, за билеты платили втрое, потому что театр не мог вместить всех желавших видеть представление. Наконец приехал и государь. Музыка загремела, занавес взвился, и вместо спектакля перед изумленными зрителями явилось белое полотно с гигантскими словами. «Нынче первое апреля». – «Нечего делать! ступайте по домам! – сказал государь, улыбнувшись. – Это вольность комедиантов». По поводу 1 апреля Берхгольц рассказывает еще другой случай, бывший при нем в Петербурге в Петровское время. «В полночь увидели мы сильный огонь за императорским садом, начали звонить в набат, бить в барабаны, а ночные караульщики весьма прилежно действовали трещотками. Почти весь город был на ногах, а между тем этот огонь был не что иное, как шутка, чтобы многие тысячи народа обмануть в апреле. Когда подходили к огню, то поставленная там стража отвечала, что сегодня последнее число марта. Но как многие другие о том ничего не знали, то все-таки стекались на предлагаемый пожар. Это немало забавляло Петра Великого, и он каждый год около того времени выдумывал что-нибудь подобное». Штелин еще рассказывает о необыкновенном спектакле, который в старину давали на Масленице служители царских конюшен; представляли эти импровизированные актеры в рогожных костюмах, давали они представления в разных местах.
Для извещения о том публики на окне выставлялся бумажный фонарь и играли на рожках. Представление носило название «игрище» или как он называет «Sottises the'btrales». Зрители за места платили от 1-й до 4 коп.
Находятся также свидетельства, что актеры старого времени принимали участие в похоронных процессах; так, на пышном погребении боярина Головина, известный антрепренер Фюрст принимал участие в церемонии, и на этот конец ему были выданы из театрального платья «латы добрые, всем воинские одежды и с поручи и с руками».