Дверь в комнату Неда была открыта. Заглянув внутрь, я увидел, что он сидит сгорбившись, уронив лицо в ладони. Каким-то образом он ощутил мое присутствие; быстро подняв голову, сменил выражение лица, скрыв мимолетное отчаяние или подавленность за маской подчеркнутого спокойствия. Но в глазах его застыло напряжение, и мне показалось, что я увидел в них навернувшиеся слезы.

– Ты тоже это почувствовал? – спросил я.

– Что почувствовал? – Слова Неда прозвучали почти вызывающе.

– Ничего. Ничего. – Легкое пожатие плечами. Откуда ты можешь это знать? Мы играли друг с другом, притворялись. Но сомнение в то утро было общим. Зараза коснулась нас обоих. Насколько ты уверен в возможности получить то, к чему стремишься? Я почувствовал, как между нами поднимается стена, не позволяющая мне поведать ему о своих страхах или спросить, отчего у него такой смятенный вид. Оставив его, я пошел к себе, чтобы омыться, а потом пойти на завтрак. Мы с Недом сидели вместе, но почти не разговаривали. После завтрака должна была состояться наша утренняя встреча с братом Энтони, но я каким-то образом почувствовал, что идти не стоит, и вместо этого вернулся в свою комнату. Ты действительно считаешь, будто приобрел здесь нечто? В замешательстве я встал на колени перед огромной мозаичной маской-черепом на стене, глядя на нее немигающим взглядом, позволив себе поглотить ее, заставив мириады крошечных кусочков обсидиана, бирюзы, нефрита и перламутра слиться, поплыть и видоизмениться, пока череп не облекся для меня в плоть и я не увидел лицо поверх выступающих костей, потом еще одно, и еще, целый ряд лиц, колышущихся, постоянно перемещающихся. Вот я увидел Тимоти, и тут же череп надел на себя более тонкие черты Оливера, а теперь я вижу отца, мгновенно превратившегося в мою мать. Откуда ты можешь это знать? Брат Энтони посмотрел на меня со стены, обращаясь ко мне на неведомом наречии, и тут же превратился в брата Миклоша, что-то бормочущего про погибшие континенты и забытые пещеры.

Насколько ты уверен в возможности получить то, к чему стремишься? А теперь я видел ту худенькую, робкую девушку с крупным носом, которую полюбил в Нью-Йорке с первого взгляда, и мне пришлось припоминать ее имя – Мики? Мики Бернштейн? – и я сказал: «Привет, я уехал в Аризону, как и говорил», но она не ответила: думаю, она уже забыла, кто я такой. Вместо нее появилась мрачная девица из мотеля в Оклахоме, а потом – полногрудый суккуб, проплывший мимо меня той ночью в Чикаго. Снова услышал я пронзительный смех из бездны; неужели мне опять предстоит пережить такие же мгновения иссушающего сомнения? Ты действительно считаешь, будто приобрел здесь нечто? На меня вдруг пристально посмотрел доктор Николеску с серым лицом, печальными глазами: покачивая головой, он упрекал меня в своей мягкой примирительной манере за нечестное отношение к себе. Я не оправдывался, но не вздрогнул и не отвел глаза, потому что вина моя была снята с меня. Не смежив уставших век, я смотрел на него, пока он не пропал. Насколько ты уверен в возможности получить то, к чему стремишься? Появилось лицо Неда. Снова Тимоти. Лицо Оливера. Потом – мое собственное, лицо самого Эли, основного инициатора путешествия, незадачливого вождя Вместилища. Ты действительно считаешь, будто приобрел здесь нечто? Я изучил свое лицо, пожалел о его изъянах, подчинил своей воле, вернул его в пухлое, одутловатое состояние времен детства – потом снова провел сквозь время к настоящему, к новому и незнакомому Эли на Дома Черепов, а от этого Эли перешел к тому, которого еще никогда не видел: к Эли из грядущего, к Эли, стоящему вне времени, бесстрастному, флегматичному, к ставшему братом Эли с лицом из дубленой кожи, с лицом из камня. Рассматривая того Эли, я слышал неотступный голос Врага: «Откуда ты можешь это знать? Откуда ты можешь это знать? Откуда ты можешь это знать?» Он спрашивал снова и снова, барабанил меня этим вопросом, пока отзвуки не слились в единый бесформенный раскатистый грохот. И не было у меня ответа для Него, и я вдруг оказался на темной полярной равнине, вцепившись во Вселенную, покинутую богами, и думал: «Я пролил кровь своих друзей, а ради чего? Ради этого?» Но потом силы вернулись ко мне, и я прокричал в ответ на Его раскатистые насмешки, что опираюсь на веру, что я уверен, потому что уверен. «Верую! Верую! Я лишаю Тебя победы!» И я показал себе собственный образ, шагающий по сияющим улицам отдаленного будущего, образ Эли, ступающего по пескам чужих миров, вечного Эли, обуздавшего поток лет. И я рассмеялся. Рассмеялся и Он, и смех Его заглушил мой, но вера моя больше не пошатнулась, и Он утих, и я смеялся последним.

И вот я снова сижу, дрожащий, с пересохшим горлом, перед знакомой мозаичной маской. Метаморфозы закончились. Время видений прошло. Я недоверчиво взглянул на маску, но с ней ничего не произошло. Очень хорошо. Я исследовал свою душу и не обнаружил в ней ни капли сомнения: этот заключительный пожар выжег все еще остававшиеся там нечистоты. Поднявшись, я выхожу и быстро направляюсь к той части здания, где видны лишь голые балки на фоне открытого неба. Посмотрев вверх, я увидел огромного ястреба, кружившего высоко надо мной, темным силуэтом вырисовывавшегося в ослепительной безоблачной голубизне. Ястреб, ты умрешь, а я буду жить. В этом у меня нет сомнения. Я свернул за угол и вошел в комнату, где проходили наши встречи с братом Энтони. Брат и Нед уже были там, но они явно дожидались меня: медальон так и висел на шее брата Энтони. Нед улыбнулся мне, а брат Энтони кивнул. Понимаю, казалось, говорили они. Понимаю. Эти бури пройдут. Я встал на колени рядом с Недом. Брат Энтони снял медальон и положил маленький нефритовый череп на пол перед нами.

– Обратим наш внутренний взор на символ, который мы здесь видим, – мягко произнес он.

Да. Да. С радостью, с ожиданием, без сомнений предал я себя заново Черепу и его Хранителям.