И тогда она услышала это. Голос Исы в ее голове, прозвучавший так же ясно, как будто он стоял рядом с ней:

— Просите, и дано будет вам. Это так просто. Мы должны просить Отца нашего Небесного о том, что мы хотим, и Он даст это любимым детям своим.

Мария сжала руки своих детей и закрыла глаза.

— Пожалуйста, Господи, пожалуйста, помоги мне найти Марфу, чтобы я могла оставить детей моих в безопасности и быть с моим любимым мужем в час его страданий.

— Мария! Мария! Я здесь! — голос Марфы прорезал толпу и достиг ее золовки через секунды после молитвы. Мария открыла глаза и увидела, как Марфа проталкивается к ней сквозь толпу. Они обнялись в едином порыве чувств. — Ты надела свое красное покрывало. Вот как я нашла тебя, — сказала Марфа.

Мария боролась со слезами. Времени не было, но присутствие Марфы было для нее таким утешением.

— Пойдем, моя маленькая царевна, — сказала Марфа своей племяннице, подхватывая Фамарь. — И ты тоже, мой маленький мужчина, — сказала она, беря за руку Иоанна.

Мария на миг крепко прижала к себе каждого из детей, уверяя их, что встретится с ними в Вифании так скоро, как только сможет.

— Ступай с Богом, сестра, — прошептала Марии Марфа. — Мы позаботимся о детях, пока ты не вернешься домой, к нам. Береги себя. — Она поцеловала свою молодую золовку, сейчас уже настоящую женщину и царицу, и снова двинулась сквозь толпу, ведя за собой детей.

Мария Магдалина с трудом прокладывала себе путь. Она могла двигаться параллельно с волнующейся толпой, но не могла приблизиться к Исе. Она видела красные покрывала Великой Марии и других Марий и следовала за ними по извилистой тропе на Голгофу, пытаясь добраться до них, но нахлынувшая масса, преследующая свою добычу, оттесняла ее все дальше и дальше назад.

Когда центурионы достигли вершины холма, известного как Место Черепа, она увидела, что процессия находится в сотне метров впереди нее. Там виднелась сгорбленная фигура Исы и красные покрывала его матери и других Марий. Люди все еще толпились на тропе, закрывая дорогу Марии. Ее больше это не волновало; она думала только о том, как добраться до Исы. Она обошла толпу, сошла с тропинки и начала взбираться по скалистому склону холма. Он был усыпан острыми камнями и покрыт крапивой, но это не заботило Марию Магдалину. Ее тело ничего не чувствовало, пока она с абсолютной решимостью карабкалась по холму.

Мария была так поглощена своей целью, что сначала не заметила, как небо стало темнеть. Она заскользила вниз, обрывая подол своего покрывала и поранив ногу о терновый куст. Падая, она услышала звук, отвратительный, разрывающий сердце звон, который будет преследовать ее каждую ночь всю оставшуюся жизнь — звонкий удар металла по металлу, звук молотка, забивающего гвозди. Раздался страдальческий крик, Мария снова устремилась вниз и только потом поняла, что этот вопль исходит из ее собственных уст.

Сейчас она была так близко, она не могла позволить, чтобы что-нибудь остановило ее. Когда Мария снова встала, она с ошеломлением поняла, что камни скользкие от воды. Небо потемнело, и дождь, подобно слезам Господа, хлынул на выжженную, обреченную на смерть землю, где Сын Божий только что был прибит гвоздями к деревянному кресту.

Несколько минут спустя Мария Магдалина достигла вершины холма, присоединившись к своей свекрови и другим Мариям, бодрствовавшим у подножия креста. На холме Голгофы сегодня страдали еще два человека, висевшие на крестах по обеим сторонам Исы. Мария не смотрела на них; она не видела ничего, кроме Исы. Она твердо решила не смотреть на его раны. Вместо этого, она сосредоточилась на его лице, которое казалось ясным и спокойным, глаза были закрыты. Женщины стояли вместе, поддерживая друг друга, моля Господа освободить Ису от страданий. Мария посмотрела вокруг и поняла, что не знает никого в толпе, стоявшей позади них, — и в течение этого дня она не видела никого из учеников-мужчин.

Римляне держали толпу подальше от места казни. Посмотрев на центурионов, она увидела, что во главе их стоит Претор. Она молча принесла ему свою благодарность — без сомнения, именно он разрешил семье присутствовать у подножия креста.

Они похолодели, когда услышали, что Иса пытается что-то сказать со своего места. Это было тяжело, потому что вес тела давил на диафрагму, из-за чего почти невозможно дышать и одновременно говорить.

— Мать, — прошептал он, — се сын твой.

Женщины подошли ближе к кресту, чтобы расслышать его слова. Кровь лилась из его истерзанного тела, смешиваясь с каплями дождя, который падал на лица женщин.

— Любимая моя, — сказал он Магдалине, — се Матерь твоя.

Иса закрыл глаза и сказал тихо, но внятно:

— Свершилось.

Склонив голову, он затих.

Наступило молчание, полная тишина, когда никто не шевелился. Потом небеса стали совершенно черными, не как в дождливую погоду, а полностью лишенными света.

Толпа на холме начала паниковать; растерянные крики наполнили воздух. Но мрак продлился только одну минуту, небо просветлело до пасмурного серого цвета, когда два солдата приблизились к Претору.

— У нас есть приказ ускорить смерть этих узников так, чтобы их тела можно было снять до иудейской субботы.

Претор взглянул вверх на тело Исы.

— Нет нужды перебивать ноги этому человеку. Он уже умер.

— Ты уверен? — спросил один из солдат. — Обычно при распятии люди умирают от удушья много часов; иногда это занимает несколько дней.

— Этот человек мертв, — рявкнул Претор. — Вы не коснетесь его.

Оба солдата были достаточно сообразительны, чтобы расслышать угрозу в голосе своего командира. Они взяли свои дубинки и приступили к неприятному заданию, перебивая ноги двум другим распятым, тем самым ускоряя процесс удушья.

Претор был слишком занят, отдавая приказы, и не видел, как Лонгин подошел с другой стороны креста. К тому времени, когда он обратил взгляд своих голубых глаз туда, где висел Иса, было уже слишком поздно. Лонгин, сжав в руке копье, вонзил его в бок узника-назарея. Мария Магдалина протестующе вскрикнула.

В ответ прозвучал грубый и издевательский смех Лонгина:

— Просто проверка. Но ты прав. Он мертв. — Он повернулся к Претору, который побелел от гнева. — Что ты теперь сделаешь?

Претор начал было говорить, но потом сам себя остановил. То, что он сказал, прозвучало с величайшим спокойствием:

— Ничего. Мне не нужно ничего делать. Ты сам наложил на себя проклятье тем, что сделал.

— Снимите этого человека! — приказал Претор.

Из крепости Пилата прибежал гонец с посланием снять тело назарея и отдать его семье для погребения до захода солнца. Это было в высшей степени неожиданно, потому что обычно жертвы распятия оставляли гнить на крестах как предостережение народу. Но в случае с Исой Назареем все было по-другому.