Лес и впрямь выглядел особо: с уже опавшей листвой, голый, пустой, только когда ближе к Искоростеню начался ельник, это ощущение прозрачной пустоты сменилось густым мраком. В последнее время после дождей сильно подморозило, и все вокруг будто застыло в ледяной корочке. Сейчас лед висел на голых ветвях застывшей капелью, мохнатые лапы елей похрустывали, тяжелые и негнущиеся в морозном безветрии. Казалось, появись сейчас солнце — и мир засияет. Но было серо, тихо и печально.

Только когда они оказались у костров, какие палили в лесу державшие Искоростень в оцеплении отряды, стало оживленнее; воины поднимались от огней, подле которых грелись, смотрели на свою княгиню. Кругом копья, секиры, кожушки поверх доспехов, у кого просто накинуты кое-как выделанные меховые накидки. Теплой одежды на всех явно не хватало, да и люди выглядели осунувшимися, усталыми. От их дыхания поднимался пар, но при виде княгини многие заулыбались.

— Никак что-то решится, княгинюшка? Уж лучше на приступ, чем тут как зверье лесное одичать.

— Да, нападать уж лучше, чем ожидать. Там ты либо взлетишь, либо успокоишься.

Ольга ободряла воинов, говоря, что древлянам гораздо хуже. Пусть у очагов, но когда скопом голодаешь… Все это понимали.

Свенельд ехал на коне немного позади Ольги. Размышлял, что они так толком и не обговорили, как вести разговор с послами древлян. Но когда увидел самих послов, понял: те на многое согласятся.

Вкруг Искоростеня тоже все было в ледяной корочке. Послов из града выехало четверо: двое изможденных древлянских бояр, старых, не из тех, кто рати водит, и двое воевод. Но и эти смотрелись невесть как. В одном Свенельд сразу распознал Мокея вдовьего сына: обычно дерзкий и смелый, древлянин сейчас выглядел угрюмо, люто посматривал из-под накинутой на голову волчьей личины. Причем посматривал единственным глазом, второй покрывала полотняная повязка, но все равно были видны исполосовавшие его щеку багровые рубцы. Второй был немолодой воевода с уныло обвисшими усами, и хоть глаза у него были целы, но на коне он сидел криво, несмотря на то что его тело обхватывали веревки, прикрученные к торчавшим из-за плеч кольям-подпорам: видно, воевода повредил спину, жив-то остался, а вот прямо держаться уже не мог. Вот такие послы… Да, видать, им несладко пришлось. Скорее всего, Ольге будет легко столковаться с ними, они уже на пределе. А не сговорятся… И Свенельд впервые подумал, что если у древлян таковы дела, то еще один приступ они, может, и не выдержат.

Ольга оглядела их всех и подавила довольную улыбку. Стала думать, что с ней это все уже было недавно: такие же переговоры, да и съехались они почти на том же месте, где в прошлый раз.

— Вот, решила переговорить с вами, почтенные, — обратилась она к послам. — Уже зима на подходе, Морена вступает в силу. Неужто думаете опять принести ей жертвы и снова колдовать? Или не поняли, что мы сильнее ваших чар? Уж сколько их насылали, а вот же мы, ничего нам не сделалось.

Ни один из них не ответил, ждали, что еще княгиня скажет. Она и говорила: мол, до чего рассчитываете досидеться? Ведь многие древлянские земли уже признали заново власть Руси, и ничего им дурного не сделалось. Живут, квасят капусту, охотятся, да греются у очагов, рассказывая детям страшилки. Искоростень же остался в кольце осады, он обречен, если его жители не сдадутся.

Один из бояр все же решился ей ответить:

— Мы бы рады были пойти с тобой на сговор, княгиня, да только ты ведь не успокоишься, покуда не отомстишь нам за мужа своего.

Увечный длинноусый воевода тоже подал голос:

— Ты злобная сука, которая пришла нам мстить за своего кобеля. И мы тебе не верим!

Ишь, догадливый, отметил Свенельд. И покосился на Ольгу: что ответит на оскорбление? Понимал, что сейчас у Ольги появился повод сорвать переговоры, как и ранее хотела, но вон, держится даже спокойно.

— А если мы все же столкуемся? — молвила. — Если вы примете мои условия и я отведу рать? Если мои люди, как и ранее, разъедутся в полюдье по древлянской земле?

Они выглядели озадаченными. Правда, вон, Мокей склонил голову, так что стала видна только клыкастая волчья пасть вместо лица, но все равно Свенельд был готов поклясться, что тот еле сдержал улыбку. И неожиданно Свенельд понял, что такие, как этот парень, никогда не смирятся, что и смирение древлян будет просто уловкой, а на самом деле война продлится еще долго, и даже обговоренное сейчас полюдье станет жестоким и кровавым. От этого возникло ощущение грусти… хотя в последнее время грусть и так не покидала Свенельда. Он понимал, что это просто следствие душевного перелома, которое он никак не может преодолеть. А тут решать судьбы целых племен надо. И если опять война… Что ж, может, и права Ольга, настаивая на жестокой расправе с древлянами, чтобы сделать их не одним из равных племен Руси, а полностью подчиненным, обескровленным, поставленным на колени? Пока совсем не исчезнет их имя, а земля станет просто одной из русских земель, где уже никто не посмеет называть себя древлянами.

Ему нехорошо стало от этой мысли.

Ольга заговорила спокойно:

— Я считаю, что уже достаточно отомстила за своего мужа Игоря. Первый и второй разы, когда ваши послы были принесены откупной жертвой в Киеве, третий раз, когда я справила тризну о нем. И эта война… Разве мало нашей и вашей крови пролито? Больше я не хочу мстить.

Свенельд ушам своим не поверил, даже дыхание задержал, дивясь подобному смирению в голосе княгини.

Древляне тоже выглядели удивленными. Один из бояр заулыбался, оглянулся на своих спутников. Только Мокей, как и ранее, сидел ссутулившись, заслоняясь своей волчьей личиной.

Ольга продолжила:

— Вот что я вам скажу, почтенные: мстить больше не стану. Хочу, чтобы все было, как и ранее. Поэтому установлю дань… небольшую. Откупитесь только тем, что сможете дать.

Мокей не двигался, иные озирались. Теперь они начали улыбаться, даже увечный воевода посветлел лицом. Именно он и сказал:

— Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе и меду и мехов.

— Нет у вас теперь ни меда, ни мехов, — резко, как отрубая, взмахнула рукой Ольга. — Ничего нет. Поэтому попрошу как дань только птиц, каких возложу на алтари помогавших мне богов. Так что пусть из Искоростеня мне пришлют по три голубя и по три воробья от каждого двора. Ну что таращитесь? Такова моя милость вам. Я ведь не желаю разорить вас окончательно, как муж мой того хотел. И считаю разумным, чтобы вы и в дальнейшем богатели да могли полюдников моих содержать. Поэтому и возьму меньше, чем при Игоре брали. А не послушаетесь — изнемогать останетесь, пока не подохнете с голоду. И в этом мое последнее слово.

Повисла напряженная долгая минута. Свенельд оглянулся на Ольгину свиту. Асмунд, Претич, ярл Кари — все они выглядели ошеломленными. На кой ляд им столько птиц? В стрельбе из луков, что ли, упражняться? Ну уж точно — не на алтари возлагать.

И Свенельд понял, что Ольга лжет. Замыслила что-то… что Малфрида ей насоветовала.