Люси вернулась в кухню. Что за вечер! Эти странные события привели ее в смятение. Отклонение от установленного распорядка ее жизни, удивительное мгновенное превращение ее сына в модника, танцы, на которые он отправился… А затем, как будто этого было мало, в ее мирок вторглись две чужие трагедии: заурядные, ничем не примечательные, даже отталкивающие, но повлекшие за собой страхи, которые стали постепенно выкристаллизовываться в ее сознании. И эти страхи начали терзать Люси. Что, если судьба Питера сложится так же, как у несчастного сына миссис Коллинз? Или как у злополучного Финча? Питер ведь тоже что-то говорил о фуршете. В ее воображении возникла сверкающая огнями круглая барная стойка, за которой в непристойных позах развалились разодетые в пух и прах юнцы, вся эта золотая молодежь, и они соблазняли ее сына вином и пытались нахлобучить на него венок из виноградных листьев. Какой надо быть безрассудной, чтобы отпустить Питера! На ее лице отразилось невероятное напряжение. Она сердилась на себя за проявленную слабость, за то, что разрешила ему пойти туда, и острое предчувствие несчастья заставляло ее внутренне содрогаться.

Она продолжала ждать. И наконец, после всех мучений этого вечера, на лестнице послышались шаги – легкие, уверенные, быстрые. Она не пошевелилась, но глаза ее загорелись. Это был ее сын! Он тотчас же появился – розовощекий, бодрый, беспечный, с немного вспотевшей шеей.

– Как, все еще не спишь, старушка? – входя в комнату, воскликнул он. – Я думал, ты уже видишь седьмой сон!

Какой там сон! Она едва не рассмеялась. С души свалился камень, и Люси охватила бурная радость, оттого что она снова видит сына. Он вернулся – спокойный, бесхитростный, такой красивый. Спиртным от него не пахло, и непохоже было, чтобы он побывал в грязных объятиях проститутки. Люси пообещала себе, что никогда больше не станет подозревать его. Никогда!

– Хорошо провел время? – ласково спросила она.

– Да, хорошо, – чуть помедлив, ответил он. – Правда, женщины… так себе. – И он пренебрежительно пожал плечами.

У нее сильно забилось сердце.

– Не сомневаюсь, ты танцевал с какой-нибудь милой девушкой, – продолжая терзать себя, сказала она.

– Ни с одной! – Он коротко хохотнул. – Некая славная леди сказала мне, что я отдавил ей ноги.

В общем, прошедший вечер не принес Питеру блестящего успеха, хотя Люси не могла себе этого представить. Ему то и дело говорили, что ходить взад-вперед по комнате еще не означает танцевать. Он зевнул во весь рот.

Этот зевок – такой естественный, внезапный, бесконечно утешительный – полностью восстановил ее уверенность в сыне. Она налила ему чашку горячего бульона и стала смотреть, как он пьет. В половине второго, посмеиваясь над собственной глупостью, она пошла спать совершенно счастливая и моментально уснула.

– Чертовски досадно, что нас заставили сюда прийти, – сказал Питер, когда они вышли из конторы «Фуллертон энд Ко». – Можно подумать, они дают нам милостыню.

Он получал ежеквартальный взнос по своей стипендии, и мать, выполняя условие щедрой, но недоверчивой благотворительницы, была вынуждена сопровождать его.

– Как знать, – спокойно откликнулась Люси. Представив себе возмутительный, но вполне возможный случай, когда какой-нибудь студент поспешит со стипендией в ближайшую таверну, она прибавила: – Некоторые могут злоупотребить этим. Не всем можно доверять.

Она не добавила: «Как тебе», но имела в виду именно это. Его отношение к деньгам всегда было безупречным – ни одного пенни, выброшенного на ветер, все потрачено на собственные нужды.

– Вот ведь старая перечница, – пробубнил Питер себе под нос, и его тон низвел Кезию Рики и ее фонд до полного ничтожества.

– Что ты сказал? – спросила Люси.

Иногда ей казалось, что она становится чуточку тугоухой.

– Я благословлял Кезию, – чуть насмешливо произнес он, – вдову бакалейщика.

Под лучами яркого весеннего солнца они пошли к трамвайной остановке. Люси отпросилась с работы пораньше и теперь от души радовалась случаю побыть с сыном в этот час. Они редко выбирались куда-то вместе. По субботам Питер ходил на матчи, «чтобы расслабиться», а по воскресеньям Люси спешила в церковь к ранней мессе, а он отправлялся в одиннадцать на прогулку. Пока сын гулял, мать возвращалась и до полудня готовила ему горячий обед.

Люси мучилась угрызениями совести, вспоминая, какие нелепые фантазии одолевали ее в вечер танцев, и льнула к сыну с еще большей нежностью. Сейчас она позволяла себе смеяться над своим заблуждением, однако некоторое время после этого случая оставалась нервной и легко выходила из себя. Наткнувшись как-то на фрак, безобидно висящий в шкафу, она раздраженно бросила:

– Когда эта вещь покинет наш дом? Она ведь не твоя!

Улыбнувшись ей, сын ответил:

– Никакой спешки, мама. Фрак тебя не укусит. Уорд еще не скоро заберет его.

Сама его снисходительность прозвучала как упрек. Впрочем, теперь Люси совершенно позабыла о тех глупых подозрениях.

Они свернули на оживленную улицу. Люси от души наслаждалась солнечным светом, обществом сына и своим освобождением от трущоб, работа в которых в последнее время стала необычайно тяжелой из-за эпидемии скарлатины. Она с превеликим удовольствием созерцала витрины магазинов на самой фешенебельной улице города. Странное дело – будучи одна, она избегала этой улицы с ее большими дорогими магазинами и толпами модно одетых женщин или, по крайней мере, старалась быстрее пройти по ней. Люси болезненно воспринимала резкий контраст между этим шикарным местом и теми задворками, где ей приходилось проводить бо́льшую часть времени, кроме того, она стеснялась своей непритязательной одежды. Теперь же, когда рядом был Питер, она упивалась приятным сознанием того, какой у нее элегантный эскорт, и шла неторопливо, с удовлетворением отмечая взгляды, которые порой бросали на них прохожие.

Она заметила, что в моде сейчас жабо, а предпочтительный оттенок, пожалуй, бледно-розовый, который всегда ей шел. Хотя за последние четыре года Люси не купила ни одного платья, ей было приятно обнаружить, что ее интерес к моде не ослаб. Она размышляла о том, что действительно любит одежду – да, ей всегда нравилось быть хорошо одетой. «Когда Питер закончит учебу, – говорила она себе, – уж тут я развернусь вовсю». Вид витрин магазинов еще больше поднимал ей настроение.

– Какой чудесный день, право, – отводя от них взгляд и улыбаясь сыну, сказала Люси. – Чувствуешь аромат весны в воздухе?

– Во всяком случае, здесь полно всяких ароматов, – неохотно откликнулся он.

Во время их прогулки он почти не разговаривал, а сейчас чуть надменно отвернул голову от толпы.

– Я всегда любила лавандовую воду, – заметила она. – Когда-нибудь подаришь мне огромный флакон.

Он не успел ей ответить, как выражение ее лица внезапно изменилось – она сильно побледнела и уставилась в пространство. Люси заметила, как из магазина Рэя, лучшего костюмера на этой улице, вышла модно одетая женщина. Это была ее невестка Ева, жена Ричарда.