нетактичностью и иногда преступным поведением последних, что, конечно, нельзя ставить в связь с общей политикой французов, точно так же, как нельзя ставить в связь отдельные случаи особенно благожелательного отношения.

В общих вопросах по управлению войск, охране лагерей и вообще поддержанию порядка французы, желая использовать авторитет русских властей, требовали от войск безусловного подчинения начальству и строгой воинской организации. В то же время для достижения поставленных себе задач по записям в Иностранный легион, Совдепию и по распылению армии они не останавливались перед открытым дискредитированием русских начальников, отдавая распоряжения, идущие вразрез распоряжениям последних, и минуя русских начальников. Как на яркий пример этого можно указать хотя бы на запись в Совдепию и Иностранный легион. Русское командование, не желая давать лишнего оружия в руки большевиков, согласилось допустить запись только стариков, инвалидов и вообще лиц к военной службе не годных – французы широко открыли двери в Совдепию всем желающим, в результате чего туда уехало много молодых, здоровых и вполне боеспособных казаков. То же наблюдалось и в отношении Иностранного легиона.

В частности, можно указать на вопросы с обмундированием и довольствием русских войск. В вопросе обмундирования было ненормально то явление, что все русское обмундирование, поступавшее на Лемнос из отделов снабжения Русской Армии, попадало сначала во французские склады, откуда поступало в части лишь по настойчивым ходатайствам русского командования. Часть обмундирования передавалась различным командам и учреждениям по личным симпатиям к ним французских властей, причем никакого отчета в распределении обмундирования французское командование никому не давало, а одевало кого хотело, до своих солдат включительно. Позже часть обмундирования раздавалась отъезжавшим в Совдепию, Бразилию и Грецию, как приманка для распыления.

На станции Хадем-Киой комендант лагеря все получаемое из Отдела снабжения Русской армии обмундирование передавал в распоряжение командира Донского корпуса для распределения между частями, и только часть обмундирования была выдана помимо его частям 1-го армейского корпуса (рабочей сотне на станции). Впрочем, и сюда не все обмундирование доходило в должном количестве. Было и похищено не оказавшееся при распаковке обмундирование в пути, «взято» ли оно французами, не выяснено. Наиболее благоприятные отношения были проявлены французами к так называемой «рабочей роте», получившей одеял и обмундирования чуть ли не в четыре раза более, нежели Донские части, сообразно их численному составу. Объяснить это можно тем, что рота эта обслуживала главным образом французов.

В вопросе довольствия, к тому, что уже говорилось, нелишне добавить, что французские интендантские чины, ведавшие довольствием, часто оказывались склонными не выдавать полностью всего причитающегося и вместе с тем были нередко несговорчивыми, заносчивыми, крайне грубыми и обидчивыми, когда им предлагалось выдавать точно по весу и, в случае недодачи, составлять акты.

На этой почве возникло несколько инцидентов, не говоря уже о почти ежедневных недоразумениях. «При обследовании вопроса об ежедневной недостаче при получении продуктов из французского склада приемщиками Санджакского и других лагерей и фактической поверки приема продуктов, – доносил корпусный контролер Донского корпуса рапортом от 1 февраля, за № 14, – выяснилось следующее: 1) ежедневно выдается лейтенантом Фуссо приемщикам продуктов почти на ⅓ меньше положенного, обозначенного в накладных; в особенности недостача наблюдается при выдаче сахара, риса, фасоли, чечевицы и консервов; 2) накладные совершенно не соответствуют фактической выдаче; 3) представители французского интендантства не разрешают делать оговорки в накладных».

По приказанию командира корпуса была назначена постоянная комиссия для определения недополученных продуктов, которая выяснила, что лейтенант Фуссо действительно выдавал консервы, «считая ящик в 50 килограммов, тогда как фабричная и действительная дата на ящике 30 килограммов». Сахар, соль, чечевица, бульон также выдавались в меньшем количестве. Лейтенант Фуссо отказывался участвовать в комиссии так же, как отказывал он приемщикам делать оговорки о недополучении продуктов в накладных. О действиях лейтенанта Фуссо было доведено до сведения высших французских властей, и только после этого продукты начали выдаваться полностью.

В различного рода столкновениях между русскими и французскими воинскими чинами, в оскорблениях отдельных лиц, женщин, даже целых частей и команд (на Лемносе) французское командование всегда старалось найти оправдательную причину и никогда не наказывало своих чинов за различного рода проступки, стремясь в таких случаях замять дело или отделаться молчанием, в чем можно усмотреть если не поощрение, то, во всяком случае, полное безразличие к бесправному положению русских.

С целью ли безопасности окрестного населения, как карантинная мера или с какой-либо другой целью лагеря были оцеплены французскими постами, никого не выпускавшими за оцепление, кроме команд, идущих за дровами, и лиц, имеющих специальные пропуска. Всех пойманных за оцеплением возвращали в лагерь, нередко при этом грабя и избивая. Как общее явление, французские солдаты, состоявшие по большей части из марокканцев, были крайне грубы в обращении с русскими, не исключая ни военных, ни даже женщин, причем зачастую склонны были пускать в дело оружие.

Так, 15 декабря в лагере Санджак-Тепе французским патрулем были убиты два и тяжело ранен один казак 6-го Ермаковского полка. Дознанием и медицинским осмотром трупов убитых и раненого с несомненностью установлено, что выстрелы были произведены с очень близкого расстояния, почти в упор, что явствовало как из характера ранений, так и из того, что в нескольких шагах от трупов убитых были найдены патронные гильзы, оставшиеся после стрельбы патруля, причем установлено, что один выстрел был произведен в спину при лежачем положении пострадавшего. Никакого оружия у убитых и раненого, кроме поломанного клинка шашки, употреблявшегося обыкновенно для рубки дров, не было.

По словам раненого казака, он ходил со своими товарищами на поиски дров. Ничего не найдя, они возвращались в барак, когда около того места, где сложены снаряды, вблизи землянок л.-гв. Казачьего полка, были обстреляны на близком расстоянии французским патрулем, открывшим огонь без всякого предупреждения. Казаки бросились бежать и, наткнувшись на яму, упали в нее, укрываясь от выстрелов. Вслед за этим к яме подошли французские солдаты, начавшие в упор расстреливать лежавших в ней казаков. Вскоре после этого группа русских, среди которых находилась сестра милосердия, пытавшихся оказать помощь раненым, были также обстреляны французским патрулем и лишь случайно избежали смертельной опасности.

11 декабря на станции Хадем-Киой французским офицером и солдатами были избиты сотник Пономарев и казак Захаров. Били прикладами, кулаками и ногами. Дознанием выяснено, что казак Захаров был задержан с пустыми ящиками от снарядов, взятыми им, по-видимому, для растапливания. Что же касается сотника Пономарева, то показаниями многочисленных свидетелей установлено, что пострадал он совершенно невинно, исключительно благодаря незнанию французского языка и нежеланию французских властей разобраться в происшедшем.

Были и другие случаи насилия, оставшиеся совершенно безнаказанными: 1) нападение конного марокканца на женщин,