него после фронта действительно не было одной ноги), осуществлявший проверку в Институте экономики в 1971-м, в 1965–1977 годах был деканом экономического факультета МГУ. И только Майер занимал более скромные должности в академических институтах.

Первая встреча, если не сказать столкновение, с представителями этой компании у Ракитского произошла в 1955 году, на семинаре под руководством Майера.

Однажды на семинаре обсуждалась тема о росте благосостояния советских людей (это про так называемый основной экономический закон социализма в его сталинской формулировке). Я высказался о том, что у советских людей много жизненных трудностей и материальных лишений:

— Наша область — один из крупнейших производителей сливочного масла в СССР. А масла в продаже нет. Каждый раз еду из Москвы на каникулы и везу домой сливочное масло.

В. Ф. Майер прореагировал на это нервно, высокомерно и даже злобно:

— Может быть, в вашей деревне масла и нет. Тогда не говорите о всей стране!

— В моей деревне, Владимир Федорович, живет полтора миллиона человек.

— Садитесь и не мешайте семинару работать!

Однако через десять лет, когда Майер ушел из университета на практическую работу в научный институт при Госплане, Ракитский замечает у него сильный прогресс:

Он выступил как оппонент (диссертации Ракитского. — Н. М.) на Ученом совете в Институте экономики АН СССР 19 января 1965 года. Было видно, что это совсем не тот Майер, который 10 лет назад учил нас политэкономии социализма на экономическом факультете МГУ. Он рассуждал уверенно и прекрасно ориентировался в предмете. В его отзыве и в выступлении не было ни грана университетской схоластики. И дело было, я думаю, не только в том, что Владимир Федорович соприкоснулся с практической работой Госкомтруда СССР и с исследованиями[1051]. У него был характер, не предрасположенный к схоластике, к книжности. Во всяком случае, я никогда, работая с ним позже несколько лет изо дня в день, не примечал, чтобы он вдруг ударялся в абстрактные рассуждения, а тем более — в пустые споры о значении слов, терминов (чем так славились профессора моей alma mater)[1052].

В 1973 году Майер принял своего бывшего студента и типичного шестидесятника Ракитского на работу в отдел народного благосостояния НИЭИ при Госплане СССР и назначил на должность заведующего сектором. Ему не помешало то, что тремя годами ранее его друзья организовали обструкцию книги молодого экономиста (об этом чуть ниже). Он же стал покровителем будущей известной перестроечной публицистки Татьяны Корягиной, принятой в его отдел и вскоре ставшей там заведующей сектором, и фактически заменил ей отца[1053].

У людей, находившихся не в столь льготной позиции, о деятельности этой «пятерки» остались совсем другие воспоминания. Вот как писал об этом в своей записке в ЦК КПСС в 1970 году вице-президент АН СССР академик Алексей Румянцев:

…В последние годы деятельность Отдела науки все больше сводится к функциям своего рода «цензора», органа, наказывающего отдельных ученых и научные коллективы за те или иные просчеты или ошибки…

Характерно, что эти односторонние функции, к которым, по существу, сводит свою деятельность Отдел науки, в последнее время начали определять и подбор кадров в него. В качестве примера я мог бы привести заведующего сектором экономических наук тов. Скипетрова, назначенного на этот пост около двух лет назад… (Привожу именно этот пример, поскольку он мне, как экономисту, особенно близок, вместе с тем таких примеров в отделе много.) …Назначение получил весьма заурядный преподаватель политэкономии, который никакого другого опыта не имеет и, кроме чтения элементарных лекций студентам, практически ничем себя не зарекомендовал. Естественно, что он без всякого вкуса, интереса и даже понимания отнесся к экономическим исследованиям, призванным служить практике, оказывать действенную помощь ЦК КПСС и правительству. Мало того, тов. Скипетров повел кампанию против многих наиболее творческих людей в нашей экономической науке, занял в идущих здесь спорах групповую, беспринципную позицию. Дело в том, что он, судя по опубликованным работам, принадлежит к так называемой группе «антитоварников», т. е. людей, отрицающих существование товарного производства при социализме, что находится в противоречии не только с мнением большинства советских ученых-экономистов, но и с целым рядом важных партийных решений. Естественно, что, попав в аппарат ЦК, он занял позицию необъективную, отвечающую интересам определенной группы ученых, и это создало существенные ненормальности в положении на экономическом фронте[1054].

Союзниками «пятерки» были многочисленные «идеологические жрецы» из партийных, околопартийных и престижных образовательных институций (прежде всего МГУ). Например, известным антирыночником был Иван Кузьминов, заведующий кафедрой политэкономии в ВПШ при ЦК КПСС, затем кафедрой экономики и организации производств АОН при ЦК КПСС. Кузьминов зарекомендовал себя ортодоксальным «сталинистом» еще в экономической дискуссии 1951–1952 годов[1055]. В 1956 году Отдел науки аппарата ЦК КПСС пытался поставить его на пост директора создаваемого ИМЭМО, но то было заведомо бесполезное дело[1056]. Таким же сталинистом и ортодоксальным «антитоварником» был заведующий сектором партийной и экономической учебы Отдела пропаганды аппарата ЦК КПСС Николай Клепач[1057]. К этой же компании принадлежал и ректор Московского института народного хозяйства (МИНХ) Борис Мочалов, окончивший экономфак МГУ в 1954 году, секретарь парткома МГУ в 1956–1967 годах. Будучи назначенным ректором МИНХ, он осуществил грандиозную чистку вуза от прогрессистов и преподавателей-евреев и даже умудрился выступить со статьей, призывающей к ограничению процента поступающих в вуз абитуриентов по пропорциям, соответствующим репрезентации всех социальных, географических и национальных групп общества[1058].

Впрочем, когда требовалось осадить открытых «товарников», им предоставлялось пространство действия. Например, в 1970 году Отдел науки ЦК КПСС в дискуссиях разгромил книгу экономического социолога Бориса Ракитского «Формы хозяйственного руководства предприятиями», который выступил за предоставление права предприятию (то есть директорам) в рамках хозрасчета заключать договора с партнерами сообразно соображениям выгоды, а не указаниям «директивных органов», а также настаивал на пользе конкуренции в экономике[1059].

Ответ на вопрос, почему Трапезников и его группа действовали против «хозяйственной реформы» и ее активных сторонников, при принципиальной поддержке Брежневым этих реформ и полной зависимости главы Отдела науки от шефа, кажется достаточно очевидным, исходя из изложенного выше (в первой части) о личных взглядах Брежнева. С одной стороны, он не очень интересовался тем, что происходило в сферах, которые он отдал под контроль ключевым членам Политбюро (Косыгину, Суслову, Кириленко). С другой стороны, в советской модели управления традиционно допускалось наличие разных вариантов мнений по важным вопросам, наличие конкурирующих идейных группировок (в рамках господствующего дискурса на построение социалистического общества). Поэтому если ключевые члены высшего