Орган деловых кругов, газета «Ведомости», с энтузиазмом писала про предстоящую реализацию «программы Путина»: «Суть ее известна. Государство должно не столько вмешиваться в экономику, сколько формировать внятные и разумные условия игры для частного бизнеса и следить за их выполнением. Ключевым фактором становится повышение инвестиционной привлекательности российской экономики и рост частных капиталовложений в отрасли, отбираемые самим рынком. Для этого планируется проведение административной, банковской, пенсионной, жилищно-коммунальной реформ, полноценная реструктуризация естественных монополий с целью появления конкурентных сегментов в этом секторе экономики»[315]. В переводе с либерального новояза на человеческий это значит: надо приватизировать, поделить и подчинить логике извлечения прибыли все то, что еще осталось в стране не освоенным на протяжении предыдущего десятилетия. То, что подобные меры проводятся «в обход демократической процедуры», отходит, с точки зрения газеты, «на задний план»[316]. А рупор либеральных экономистов, еженедельник «Эксперт» в декабре 2004 г. цинично заметил в передовой статье, что демократия, конечно, превосходный режим, но заботиться о ней надо постольку, поскольку это не идет «вразрез с достижением иных, не менее важных целей»[317].

Государство в полном соответствии с канонами либеральной теории присвоило себе роль «ночного сторожа». Правда, сторож этот оказался злобный, авторитарный и злопамятный, но другим он в российских условиях и быть не мог.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

Стабильность первого президентского срока Путина была достигнута благодаря высоким ценам на нефть. Дорогая нефть дала правящим кругам возможность почивать на лаврах. Российские элиты продолжали существовать за счет потенциала, созданного еще в Советском Союзе. Россия страдала от катастрофического износа всех видов оборудования и инфраструктуры. Оставшиеся машины эксплуатировались хищнически. У государства, несмотря на огромные доходы от нефти, не находилось средств на технологическую модернизацию. А частному бизнесу было выгоднее вкладывать деньги за рубежом — там, где уровень прибыли и эффективность управления выше. Такая тенденция наблюдалась даже в нефтяной отрасли — за все время после распада СССР не было отправлено ни одной геологоразведочной экспедиции для поиска новых месторождений.

Экономика России оказалась основательно деиндустриализована и демодернизирована, а развитие страны теперь полностью зависело от поставок сырья в Западную Европу. Пока цены на топливо были высоки, поток нефтедолларов подпитывал рост валового внутреннего продукта. Статистические показатели выглядели впечатляюще. К 2004 г. объем промышленного производства перевалил за триллион рублей (34 млрд долларов), причем только за последний год прирост составил почти 9 млрд долларов. Экспортный сектор лидировал. Рижская газета «Бизнес и Балтия» восторженно писала, что российский внешнеторговый оборот «бьет рекорды», а поставки газа в Европу «растут как на дрожжах»[318]. Экспорт газа вырос к концу лета 2004 г. на 12,3%, внешнеторговый оборот на 26,4%.

Росли и доходы населения. Среднестатистический гражданин России получал согласно официальным данным чуть меньше 220 долларов в месяц. Число людей, находившихся за чертой бедности, сократилось до 30 млн человек. Причем, как огорченно констатировали обозреватели деловых журналов, заработная плата росла быстрее производительности труда. Надо, впрочем, учесть, что весь этот подъем благосостояния происходил на фоне катастрофического спада, пережитого страной в первой половине 1990-х гг. и нового резкого падения реальной заработной платы, последовавшего за дефолтом 1998 г. На протяжении 1999—2002 гг. трудящиеся России фактически субсидировали экономический подъем, и лишь в 2003—2004 гг. они начали чувствовать его плоды.

Количество трудовых конфликтов резко сократилось в период после краха 1998 г. и оставалось стабильно низким на протяжении первых путинских лет. В то же время выросла и организованность рабочего движения. Если в 1990-е гг. преобладали стихийные акции протеста или корпоративные выступления, организованные при поддержке администрации предприятий, то теперь все чаще рабочие шли на трудовой конфликт под руководством своего профсоюза. Разумеется, альтернативные профсоюзы были активнее, но в некоторых случаях проявляли радикализм и низовые структуры ФНПР.

Улучшилась и демографическая ситуация. «В России в 1999 г., по данным Госкомстата РФ, родилось всего 1,2 млн детей — абсолютный минимум за все послевоенные годы, но в 2000 г. начинается постепенный рост рождаемости. Если в 2000 г. в России появились на свет 1 266 800 детей, то в 2001 г. — уже 1 311 600. Этот рост воспринимается как ответ на общее улучшение обстановки в стране или, во всяком случае, на более оптимистическую ее оценку частью россиян»[319].

Ориентирующиеся на Кремль средства массовой информации приписывали все эти успехи благотворному влиянию личности и деятельности Путина на развитие страны, и значительная часть населения склонна была в это верить. Оппозиция напоминала, что без высоких цен на нефть подобное счастье вряд ли имело бы место.

Между тем даже четыре успешных года не приблизили Россию к решению ее стратегических проблем. Разрыв между богатыми и бедными не сократился. Высокообразованная нация оказалась привязана к примитивной, полуколониальной экономике. Продолжалась деградация наукоемких производств. Эффективность крупных корпораций, составляющих основу олигархической экономики, оставалась гротескно низкой. В стране, где главным источником средств является добыча сырья, отличить эффективный менеджмент от неэффективного практически невозможно. Значение имеют лишь количество продукции и мировые цены. Пока цены высоки, а добыча налажена, даже самые плохие управленцы будут вести дела успешно. Если цены упадут, никакие гении менеджмента не спасут от неприятностей. Жизнеспособность остальных отраслей прямо пропорциональна количеству средств, «вытекающих» из топливной экономики.