рублей. Пусть только Второв подпишет чек! Итак, ясно: Второв попросту не хочет жертвовать денег… Когда я во все посвятила Когана, показав ему бумаги и письма Алексеева, он дал мне 10 000 рублей.

Затем я поехала к Гучкову, которому представила в мрачных тонах положение союза: средства иссякли, офицеров прибывает все больше и больше, наросли долги, работать нет возможности, словом – если денег не будет, то комитет принужден прекратить свою работу. Гучков ответил:

– Нет, вы этого не сделаете! Ах, сам знаю, что деньги нужны. Но пока что 100 000 рублей хватит. То, что вы выдали из своих, вам вернется…

– Поймите, Николай Иванович, тяжко работать, собирая деньги по грошам. Наскучило ходить к вам и Второвым, приставать, клянчить, словно милостыню просить. Скажите откровенно, что денег не дадите. Ну и оставим работу! Или достанете столько, чтобы я могла вывезти из Москвы возможно большее количество офицеров и юнкеров и, кроме того, – чтобы могла помочь их семьям. Остальное уже нас не касается. Сидя у себя в теплой, уютной квартире, неужели вы не понимаете, какая нужда среди офицеров и их семей? Зайдите к нам в комитет, хоть раз столкнитесь с настоящей нуждой, съездите хоть раз, всего на несколько часов, на Дон к Алексееву! Тогда поймете, что нужно делать, и тогда станет вам стыдно….

Я говорила горячо, даже из себя вышла.

– Но поймите, – вскипел Гучков, – я не чудотворец. У меня на шее вся Сибирь.

– Если вы не чудотворец, то я тем менее, – отвечаю.

После этой размолвки Гучков как будто смягчился:

– Приходите завтра, я денег достану.

– Завтра не приду. Уезжаю на Дон.

– Как? Сегодня? Ведь вы только приехали?

– Да, сегодня приехала, сегодня и уезжаю.

Гучков дал мне честное слово, что к следующему моему приезду приготовит деньги.

От Гучкова – в комитет. Пришло еще 20 офицеров во главе с поручиком Мандельштамом. Устроила и их в команде и вручила деньги от Когана. Команда отправилась грузиться в вагоны пораньше. Партия, направлялась в Ростовскую городскую управу. Было их всего 211 человек. Я осталась в комитете, хотелось забрать побольше бланков. Пришла сестра поручика. Дашкевича и заявила, что семья три дня не ела. Дала ей триста рублей.

Вдруг прибежал офицер: в Офицерском экономическом обществе, доложил он, собраны деньги газетой «Русское Слово» для семей офицеров, погибших от самосудов; деньги находятся в распоряжении некоего генерала, председателя Экономического общества. Оставалась два с половиной часа до отхода поезда. Я отправилась с Крыловым в «Экономку» на Воздвиженку. Генерал (фамилии не помню) принял меня любезно. Я показала бумаги, просила помочь семьям убитых офицеров. Генерал ответил, что семьи расстрелянных его не касаются; он должен выдавать пособия семьям офицеров, погибших от самосуда на фронте, при удостоверении полкового комитета о факте самосуда. На эту глупость я могла только возразить, что никакая семья таких бумаг не получит, что такие переписки тянутся месяцами, что революция в разгаре, и если бы кто вздумал поехать в полк за документами, то и его постигла бы та же участь – погибнуть от самосуда… Но доводы мои не возымели действия. Когда я вышла от генерала, на лестнице толпилось много офицеров. Я все им передала. Поручик граф Б. возмутился:

– Я застрелю этого дурака, как собаку.

На лестнице подошел ко мне некий штатский и представился: Бирюков (корреспондент «Русского Слова»). Сказал, что много обо мне слышал.

– Ну что ж, Марья Антоновна, неужели не пропала охота работать, – встретил меня Крылов, – подумали ли о том, что будет с вами и с нами, если большевики все откроют? Видим, как вы день и ночь бегаете, собираете гроши, как милостыню. А если арестуют вас – вы полагаете, кто-нибудь защитит? Попрячутся все, как мыши.

Слова Крылова тяжело отозвались во мне. Стыдно было смотреть ему в глаза. Простой солдат понимал положение лучше наших интеллигентов.

Я успела еще заехать на минутку в комитет, где забрала присланные Н. Гучковым письма для отправки в Кисловодск. Затем мы поспешили на вокзал.

21 ноября, в 10 часов вечера, отошел поезд в Новочеркасск. Ехать было трудно, не помогали даже наши документы. Всюду распоряжалась местная власть. Врывались в вагоны солдаты и матросы, все чаще грабили. Среди этой разгульной солдатчины ни одного культурного или хотя бы недикообразного человека. Но по пути в Новочеркасск на некоторых станциях были у нас и свои солдаты. На станциях Грязи, Воронеж, Лиски эти солдаты, проживая в городе, постоянно дежурили на вокзалах, имея при себе документы и малые суммы денег и поддерживая связь с местными находившимися на станциях революционными трибуналами.

Они высматривали офицеров… Бывали случаи, когда спасали офицеров от верной смерти. Один из спасенных рассказал мне в Новочеркасске такой случай. Выехала их из Москвы компания человек в девять, имели документы 251-го пехотного полка, а трое – документы Финляндского полка. Миновали самые опасные, как им казалось, места: Грязи и Воронеж. Приехали в Лиски. Тут заявили пассажирам, что предстоит проверка документов. Проверяли часа три, дошла очередь и до них: тех, у кого были документы 251-го пехотного полка, пропустили, но троих с документами Финляндского полка попросили выйти из вагона и оставили на перроне, с двумя красноармейцами. Собирались любопытные, толпа окружила задержанных, боявшихся пуще всего, что среди солдат найдется кто-нибудь из Финляндского полка: тогда – крышка. Толпа обсуждала вопрос: офицеры или нет? Вид арестованных говорил за то, что офицеры. Комиссар-еврей решил отправить всех к коменданту, пусть сам разбирает! До отхода поезда оставалось всего полчаса. Стоять среди пьяных солдат и ждать, что каждую минуту «узнают» – было невыносимо, тем более, что в 150 шагах от полотна железной дороги шли расстрелы. Но случилась неожиданность, спасшая им жизнь. Из толпы выскочил какой-то субъект – трудно было назвать его солдатом, – подошел к одному из арестованных, с радостным криком бросился к нему на шею и шепнул на ухо: «Я вас спасу». Потом неожиданный спаситель стал говорить речь:

– Товарищи, вы меня знаете?

– Знаем, – ответила толпа.

– Вот мой товарищ, вместе на фронте были, в одном госпитале лежали раненые, хороший был товарищ. А теперь вместо того, чтобы ему помочь, мы его еще задерживаем. Тут человек пострадал за родину, хочет ехать домой, а мы не пропускаем!

Толпа загудела: «Правильно, посадить в поезд! Довольно наш брат страдал».

Вернулся большевик, арестовавший офицеров, а толпа требует, чтобы задержанных посадили обратно в вагон. Неожиданный спаситель объяснил, что сразу узнал, кто арестованные: «Не мало таких, как вы, я выручил… Для того здесь и нахожусь. Сам солдат,